страданиям несчастного. Женщина держалась гораздо дольше – женщины вообще гораздо более живучи, нежели мужики, – она, повинуясь природному инстинкту, успела упасть ничком при первых же ударах и закрыла голову свободной рукой. Булыжники довольно долго терзали ее молодое сильное тело, никак не желавшее умирать: оно конвульсивно дергалось, пытаясь сжаться в комок, спрятаться (не верило, что забивают насмерть), оно хотело жить…
Толпа перестала откатываться назад – некая стихийная ударная группа приблизилась вплотную к помосту и несколькими точными бросками, в упор, добила молодую жену опозоренного воина.
– Уроды… Господи, какие же уроды… – трясущимися губами бормотал Джо, в глазах его стояли слезы. – Да их, бля, только атомной бомбой… – Остальные мои соратники мрачно отводили взгляды, хмуря брови и избегая смотреть в сторону помоста. Лишь фээсбэшник тяжелым взглядом сверлил кровавое месиво из тряпок и камней, будто хотел непременно что-то понять. Обнаружить какую-то логику, что ли…
Вскоре все кончилось. Гвардейцы Салаутдина начали вежливо разгонять сельчан по домам. «Основные» благопристойно ушествовали куда-то по главной улице. Откуда-то вынырнул шустрый мужичонка в белом халате – местный коновал. Вприпрыжку подсеменил к помосту, разгреб булыжники и принялся щупать пульс у трупов. Какой там, в задницу, пульс!
– Вот… наше правосудие, – возбужденно пробормотал Руслан, возвращаясь в машину. – У нас очень строго – ни шагу от закона. Ну и как вам?
Ему никто не ответил. Язык не поворачивался сказать что-либо нейтральное после ТАКОГО. Мрачно ухмыльнувшись, Руслан не стал настаивать – дал команду водило начать движение и отвернулся от нас, видимо, проникся теми ощущениями, которые мы испытывали в тот момент…
Как ни странно, Братский, казавшийся мне самым стойким из нашей компании, переживал случившееся гораздо тяжелее других. Он на сутки впал в глухую прострацию: ничего не ел, лежал на своем топчане и ни с кем не разговаривал. К вечеру следующего дня он слегка ожил и поделился со мной своими впечатлениями.
– Странный народ… Очень странный, – неожиданно изрек фээсбэшник, когда мы остались в доме одни, соратники организованно вышли покурить на воздух. – Сколько с ними общаюсь, никак не могу понять.
– Это ты насчет чего? – удивился я.
– Да все насчет того же, – Братский свесил ноги с топчана и потянулся. – Понимаешь, никак не укладывается в схему их поведение… Ну, стереотип составить никак нельзя – совершенно… Может, помнишь, было дело – когда какие-то придурки в Халашах миссию Красного Креста расстреляли?
– Помню, – я слегка насторожился: с этими Халашами у меня имелись ассоциации личного характера. Впрочем, с расстрелянными врачами – тоже. Точнее, с богатеньким и не совсем крепким «крышей» муженьком одной из тех несчастных врачих. – А что там с этой расстрелянной миссией?
– Да был я там, – нехотя сообщил Братский. – Ну, после расстрела. В составе объединенной комиссии. Естественно, ни хера не нашли – сам понимаешь. Но их люди определенно знали, кто это сотворил. Гадом буду – знали. И тутошнее управление… ммм… ДГБ13 их долбаный, и менты – тоже. И заметь – никого не повязали из тех уродов и не расстреляли на площади. Хотя наверняка запросто могли, если бы захотели. А тут… – Игорь сокрушенно покачал головой и, закурив, продолжил:
– Вот ведь как получается. За то, что молодые идиоты перепихнулись, камнями их, бля… Тогда, в Грозном, помнишь – когда угрохали мужа у одной дуры, – расстреляли парня с бабой перед толпой и орали, что парень – наемный убийца? Хотя все в курсе, что бытовое преступление, в состоянии аффекта… А сколько мерзостей здесь сотворили разные банды – со своими же, заметь! – никого не трогают. Хотя все прекрасно знают – кто. Нет, ни хера не могу врубиться…
Помолчали. Сопереживать? Нет, пожалуй, не стоит. Не тот тип – пусть сам варится в своих умозаключениях, таким сочувствие не требуется. Однако информация насчет миссии меня слегка заинтересовала: не потому, что могла пригодится, нет – момент, естественно, упущен. Просто любопытства ради.
– А ты откуда знаешь, что они были в курсе насчет убийц тех врачей? – спросил я после некоторой паузы. – Расследование все-таки дало какие-то результаты?
– Да ну, какие там результаты?! – Игорь досадливо покрутил головой. – Я же тебе сказал – глухо, как в танке… Просто у меня там один знакомый был, скотина, – ну, в той объединенной комиссии. Три года назад мы с ним вместе на курсах были. Это он, кстати, пиндос, меня людям Салаутдина сдал – встретились в Грозном, обнялись, ага… Ну, я рассказывал.
– Ну и знакомые у тебя! – посочувствовал я. – Я бы таких в унитазе топил – пачками.
– Да, хорошо бы, – согласился Братский. – Но, увы, невыполнимо… Так вот, тогда, после расстрела миссии, мы встретились там, в Халашах, посидели вечерком, винца попили, ага… А утречком он прошвырнулся по соседним селам, пока мы там возились со всякими формальностями, и все разузнал. Ты же знаешь – у них тут тотальная омерта…
– Чего-чего? – удивился я. – Тотальная чего?
– Ну, закон молчания, – пояснил Братский. – Это по аналогии с итальянской мафией – читал, наверно… В общем, неверному, не мусульманину то бишь, они ничего лишнего не скажут – даже под страхом смертной казни. А этот вот все разузнал. И опять же, вечерком, за винишком, мне на ушко: мол, все в ажуре, коллега, завтра достанем этих козлов, я, типа того, знаю, где их искать.
– И почему же не достали? – вежливо поинтересовался я, хотя прекрасно знал, каков будет ответ.
– Да вот так – не достали, и все, – Братский сокрушенно махнул рукой и полез за следующей сигаретой. – Съездил он на следующий день куда-то, с кем-то погутарил… А когда вернулся, начал петь уже совсем другое. Не знаю, мол, ничего – и всех делов. А когда я ему напомнил, что он мне вечерком за столом нашептывал, он от всего отперся и поклялся Аллахом, что ничего такого не говорил.
Вот и вся история. Мораль сей басни такова: эти уроды непонятно по каким причинам отстреливают своих правонарушителей, совершивших незначительные проступки, а также забрасывают камнями, а настоящих бандюг, которых следовало бы четвертовать двадцать раз подряд, почему-то не трогают… Нет, решительно не могу понять…
– А как звали того гэбэшника? – поинтересовался я опять же из чистого любопытства, по инерции.
– Да зачем тебе? – Братский невесело хмыкнул. – Хочешь пробраться в Грозный и надрать ему задницу? Ценю. Рад, что болеешь за товарища по несчастью. Только дохлое это дело – порвут на части, пикнуть не успеешь.
– Ну, кто его знает, как оно в жизни повернется, – я неопределенно пожал плечами и многозначительно пообещал:
– Не век же ему в Грозном сидеть. Глядишь, как-нибудь в наши края залетит – тут-то я и припомню его заковыристую фамилию… И жопу на барабан, сам понимаешь.
– Да ничего заковыристого, – Братский опять хмыкнул. – Дудаев его фамилия.
– Чего? – я аж поперхнулся. – Как-как?
– Дудаев, – подтвердил Игорь. – Гасан Дудаев. Ну, естественно, к легендарному Джохару он никакого отношения не имеет – просто однофамилец, даже в дальних родственниках не ходит.
– Запомним, – несколько обескураженно протянул я. – Такую фамилию не забудешь…
После этого разговора я впал в какое-то смутное беспокойство – ночь напролет ворочался на своем топчане, а под утро даже добровольно подменил Лося, которому выпала самая нехорошая вахта на чердаке – шестичасовая. Имелись, знаете ли, кое-какие основания для этого. С одной стороны, конечно, это полное безрассудство: пытаться использовать полученную от Братского информацию о предполагаемом носителе секретов с громкой фамилией. Очень может быть, что никакого Гасана Дудаева в природе вовсе и не существует, и все это не более чем досужий вымысел Братского, плод расстроенного воображения. Очень может быть, что если даже такой Дудаев и существует, то ничего конкретного он и не знает, а просто потрепался из чисто чеченского бахвальства. А если даже и знает, достать его в Грозном и допросить с пристрастием – целое дело… И вообще надо сначала выбраться отсюда, а уже потом, после благополучного завершения акции, строить какие-то планы. Но, с другой стороны, я привык с максимально возможной выгодой использовать любую информацию. А потому и этой не стану пренебрегать – отложу на потом, авось пригодится…
– Через неделю свадьба у них будет, – сообщил мне на пятый день активного наблюдения Братский, – в то утро была его очередь дежурить у дырки во время кланового совещания. – А дня за три до того – та же
