современника, чье имя не было столь известно, но чьи слова Моцарт переложил на музыку. Артур не понимал слов, но чувствовал, что смысл их - здесь и сейчас, прекрасный момент вечности, который никогда не кончится.
И тот июньский вечер - кажется, это был еще июнь, хотя Артур не был уверен - ничем не отличался от других. Возможно, стал еще более жарким и душным; возможно, ночь стала на пару минут длиннее, чем была еще вчера, но здесь юноша тоже не мог сказать ничего определенного, ведь засекать моменты счастья с секундомером было бы просто глупостью. Он шел домой чуть позже, чем обычно, задержавшись на мосте Святого Ангела. Холодные лунные блики - точь-в-точь как те из немецкой песенки Мицци - танцевали вальс на воде Тибра, а величественные скульптуры ангелов казались ожившими и готовыми воспарить в небо. Сегодняшнюю ночь он хотел провести именно здесь, гуляя с Мицци по ночному Риму.
Еще одним тот вечер все же отличался - романтические настроения Артура нашли воплощение в одной изящной безделушке, купленной у местного ювелира. Нитка розового жемчуга лежала в бархатном футляре и приятно утяжеляла карман. Артур представлял себе, как Мицци радостно рассмеется при виде этой вещицы, как нежно будут оттенять переливающиеся жемчужины ее кожу и отражаться в глазах. Да, ей определенно должно понравиться; он улыбнулся своим мыслям и зашагал в сторону дома.
Когда же он понял, что в тот вечер все пошло не так?..
Уже подходя к пьяцце Навона, петляя в узких улочках недалеко от дома, Артур с удивлением ощутил, как романтическая легкость сменяется необъяснимым волнением, тем чувством, о котором он почти забыл, но которое преследовало его по пятам в Париже. Сердце усиленно забилось, когда разум еще только пытался понять, что же происходит. Юноша остановился посреди дороги, переведя дыхание. Скоро, очень скоро он вернется домой к властительнице его мыслей, и снова все станет хорошо и спокойно, исчезнут страх и глупые сомнения, Мицци ласково улыбнется ему и поцелует его в губы. Как всегда, как было и должно быть. Только отчего вдруг его охватила эта внезапная тревога, от которой хочется бежать, не оборачиваясь?..
Он глубоко вздохнул и продолжил свою дорогу - до пьяццы Навона оставалось не более пятисот футов, и сейчас не могло быть ничего лучше, как оказаться в спасительной тишине своей квартиры, рядом с той единственной, которую...
Но что это? Этот звук - такой тихий, почти на грани слышимости - которого не должно быть. Эта тень, мелькнувшая так быстро, что ее легко можно было не заметить - и ее тоже не должно было здесь быть. Это предчувствие - единственное, в чем Артур мог быть уверен той ночью. Но все вместе было уже странным образом ему знакомо, и чем дальше, чем ощутимее становилось déjà vu.
И вот, словно во сне, юноша медленно поворачивает на соседнюю улицу. Фонарь горит тускло, вот- вот погаснет, и его нервный свет создает причудливые тени на мощеной улочке. Фонарь качнулся на ветру, и из тени выступает туфелька: обычная, женская, небольшого размера - в темноте большего и не углядишь. Артур делает еще шаг и видит выступающую из темноты девичью ногу в грязном чулке. А вон и сама девушка - лежит, бесформенной тряпичной куклой прислонившись к стене. Что с ней? Она пьяна? Ее избили? Мертва? Но она тут же перестает интересовать англичанина, когда привыкшее к темноте зрение различает еще одну фигуру, склонившуюся над ней.
С ужасом Артур осознал, что уже видел эту картину. Был ее непосредственным участником. И знал, что чувствовала эта девушка еще минуту назад, когда была жива: это всепоглощающее счастье, сродни любовному экстазу, которое длится вечно... до конца жизни.
- Ты... - прошептал он. Или подумал, неважно.
Мицци - конечно же, это была Мицци Фогель, прекрасная, божественная, любимая - оторвалась от своей жертвы и повернулась к нему лицом монстра. С острых клыков на подбородок капала темная кровь, и рот ее - нежный, розовый ротик с пухлыми губками - застыл в зверином оскале. Но больше всего пугали глаза. Те самые, которые преследовали его в Париже и навевали сладкие грезы. Те, которые смотрели на него с любовью и обожанием в Риме. Зеленые, как два сияющих в ночи изумруда, и бездонные, как сама ночь. Но где все это? Куда исчез их волшебный свет? Они светились, да, но холодно и злобно, делая ее еще более похожей на опасного хищника.
- Артур! - прошептала она. Или подумала, неважно.
Он сделал шаг назад. Потом еще один - почти незаметный, крошечный шажок назад, туда, где не было никакой Мицци, где не действовали ее чары; в тот мир, который он покинул вместе с Парижем. Артур решительно развернулся и пошел прочь, все быстрее и быстрее, хотя знал, что ей ничего не стоит догнать его в одно мгновение. Все мысли, что беспорядочно роились у него в голове, он яростно впечатывал в мостовую. Голова была предельно ясной, в один миг ушло то сладкое забвение, которым вампирша окутывала его, словно пуховым одеялом. Любовь, страсть, что за глупость! Все это время он был охмурен дурманом вампирши, чувства, которыми он жил - были чужими, диктовались ему злой волей Лорелеи, которая околдовывала мужчин, играла ими, а затем кидала на скалы. Но теперь он видел все так ясно и четко, как никогда прежде. Теперь, в общем-то, у него не было выбора.
Он мог бежать из Рима сейчас, когда никакие больше цепи его не держали. Но смог бы он сам себе простить это постыдное бегство? Поэтому он, как обычно, вышел к пьяцце Навона, зашел в темный дом, где в пустых коридорах ему так никто и не встретился - даже слуги уже легли спать в столь поздний час. Не торопясь поднялся на свой этаж, зажег газовую лампу и, собравшись с мыслями, решительно кивнул сам себе. Из кармана пиджака он достал маленький футляр с прелестным украшением внутри и швырнул на стол. И принялся ждать.
Так ждут смерти - покорно отсчитывая мгновения, когда придется идти на эшафот, но втайне надеясь, что часы замедлят свой ход, а палач опоздает на работу.
Но уже скоро - или не скоро, какая, в общем-то, разница? - Артур услышал шаги в коридоре, затем ближе, в соседней комнате... Он не хотел выходить, не хотел видеть ее лица, столь любимого и ненавистного, боялся вновь поддаться чарам и уже никогда не спастись.
- Я просто хочу поговорить, - слышалось из-за стены. - Ты должен меня понять! Я... я просто не могла по-другому. Ты знаешь. Ты ведь знаешь, Артур? Ты ведь простишь?
Ее голос шептал то ли у него в голове, то ли в соседней комнате. Потом она замолчала, и эту звенящую тишину он уже не мог вынести. Артур осторожно подошел к двери, медленно открыл ее и остался стоять на пороге, убрав руки за спину.
- Ты простил меня, - улыбнулась она, примеряя жемчужное ожерелье, которое он оставил в комнате.
Никакого оскала монстра, никакой крови, никаких убийств - перед ним вновь его милая, хрупкая Мицци. Улыбается чуть смущенно. Жемчужинки одна к одной так чудесно лежали на ее груди, оттеняя нежно-розовым цветом тонкую кожу.
- Простил! - счастливо засмеялась она, повернулась к нему и тут же изменилась в лице. Прочитала мысли, как делала это и раньше. Хотела что-то сказать, но застыла, глядя на англичанина.
Артур молча поднял пистолет и нажал на курок. Попасть в сердце с такого расстояния было несложно, и вот уже через мгновение она оседает пеплом на пол. Большой, пугающе большой кучей пепла. Как и сказал Люк: 'Стреляй наверняка, целься в сердце. И помни, у вампиров нет чувств. Они не могут любить'.
