Антона, так и остался валяться. Куры спать уселись, многолетний плейбой петух Данила, почуяв присутствие человека, недовольно заквохтал, хлопая крыльями, но слезать с жерди не стал – кормлен, значит. Здоровенный кобелина с разноцветным носом – Джохар на ночь спущен с цепи, прыгает, как малый щен, вокруг казачат – играться хочет. Антон взял лопату, пошел к Джохарову дерьмодрому за будкой – прибрать. А там прибрано. Не хозяйка – золото. Все успевает делать.
Хорошо дома, уютно. Оказаченная душа бывшего горожанина радуется. Было бы еще мирно в Приграничье – и ничего более не надобно. Но на то оно и Приграничье. Никогда не будет здесь мирно. История так распорядилась…
Подходя к летней кухне, Антон через окно углядел отсутствие люльки и слегка насторожился. Бросила Илью одного? Да не может такого быть! Круто развернувшись, трусцой припустил в дом, не снимая сапог, проскочил в горницу…
– Кудыть в обувке! – сердито прикрикнула сидевшая с вязаньем у люльки Авдотья Тихоновна – Татьянина мать. – Совсем сдурел, батька?
– Извиняй, Тихоновна, – покаянно пробормотал батька, пятясь в прихожую. У казаков в своем дому каждый глава семьи – батька, независимо от возраста и социального статуса. Заведено так. А ведь действительно, сдурел батька! Как только извилина повернулась такое подумать о Татьяне?
– Как наш казачина?
– А чо ему? – подслеповато прищурилась на Антона теща. – Жреть да спит, кажному бы так. Чо у вас тама за стрельботня была?
– Да так, омоновцы малость пошалили, – пожал плечами Антон. – Ничего страшного.
– Васька приехал?
– Вот-вот будет. Там омоновцев ранило, надо организовать отправку в райцентр, – отчитался Антон. Васька – это атаман, брат Татьяны, он же Егорыч, он же бессменный станичный батька. Мать живет с его семьей, потому как волею случая порушен древний казачий уклад. Младшему сыну в роду положено за стариками догляд держать. Но обоих младших убили на первой чеченской, и в роду остались Василий да Татьяна. Поэтому Тихоновна живет у атамана.
С рождением Ильи мать стала частенько захаживать к Татьяне – понянчиться с внуком. А до этого, сколько помнит Антон, как-то сторонилась, не спешила выказывать благорасположение к вновь образованной ячейке общества. То ли не верила, что случайно обнаруженный на берегу Терека примак станет полноценным членом семьи, то ли опасалась радоваться раньше времени: имелись, знаете ли, вполне резонные прогнозы, что внешне ничем не примечательного Антона постигнет та же участь, что досталась большей части мужского населения станицы за последние семь лет…
Оставив Тихоновну бдеть у люльки, Антон прогулялся в летнюю кухню. Татьяна споро хлопотала у плиты, готовя нехитрый ужин, – жарила с салом картошку, к которой будет подано топленое молоко, хлеб да квашеная капуста. Глянула через плечо, почему-то не улыбнулась привычно. Антон отнес несоответствие поведения стандарту на счет внеплановой стрельбы у брода, придернул занавесочку, подкрался сзади, обнял, забирая в руки объемные налитые полушария, крепко прижал к себе, ощущая каждый изгиб и выпуклость ладной казачкиной фигуры. Легонько куснул за шею, поерзал непристойно бедрами, давая почувствовать подруге жизни, как он рад ее видеть, и пристроился было хрипло шептать на ухо обычные гадости:
– Сегодня, королева, мы вашей пещере устроим инквизицию. Мы вашу курчавую подружку превратим в духовую печь – так ей будет жарко. Мы ее, как мочалку, разлохматим. Ох, как ей будет несладко! М-м-мыххх! Ваши сдобные пухлые булки будут беспощадно измяты и надолго сохранят отпечатки наших похотливых пальцев. Хана вашим булкам, приговор окончательный, обжало-ванью не подлежит. Соски ваши будут зверски искусаны, утренняя порция молока высосана – Илья будет худеть. Ужасные засосы покроют ваши пышные бедра и хорошенькую шейку – сплошным слоем покроют, вы будете у нас вся синяя. Пупок ваш будет дымиться от трения. Ожидается стремительный натиск по всему фронту, дикие прыжки по всей площади кровати, затем кровать рухнет на пол, а на полу мы ваши стройные лодыжки пристроим на свои могучие плечи и с разбега кэ-э-эк…
– Хватит дурью маяться, – Татьяна сердито повела плечами, высвобождаясь из мужниных объятий – щеки привычно заалели. Всегда краснеет в таких случаях, никак не может приноровиться к Антоновым эротическим изыскам. – Шел бы пацанам помог – быстрее бы управились.
– Вот так, да? – Антон отошел к окну, сел на табурет и легковесно всплеснул руками. – Да ничего там такого не было, с чего ты взяла! Ты не думай, все в пределах нормы было… Там так получилось: сидим мы спокойно, обедаем, я решил ворон спугнуть – ну, стрельнул пару раз…
– Мне Серьга уже все рассказал, – не оборачиваясь, бросила Татьяна через плечо. – Ты чечененка хотел себе взять?
Ну, естественно, этого следовало ожидать: пока Антон гулял по хозяйству, Серьга – мамин любимчик – забежал молочка хлебнуть, да и заодно выстрочил все, что на языке вертелось. Стукачок ты наш доморощенный! Месть будет ужасной. Сто отжиманий – как минимум…
– Ну, хотел, не хотел… Какое-то странное чувство было, что я должен что-то сделать… Как-то компенсировать…
– Василь не дал?
– Не дал. Скандал устроил. Аж позеленел весь от злости…
– Ясно. Детенка куда дели?
– Чубы забрали. На недельку. Потом в райцентр свезут, в дом малютки.
– У Машки молока почти не осталось. Чай, в июле родила… Не потянет, пожалуй, двоих-то. У Вальки молочница – только-только оклемалась…
– Разберутся, – махнул рукой Антон, – у Чубов куча девок, которые регулярно обновляют демографическую статистику на радость станичникам. Не пропадет у них дите…
– А что – солдат?
– А, ну да, солдат… У солдата выходной – пуговицы в ряд… Ну, раненый, понятное дело. Егорыч, как закончит там, подвезет. Решили, что у нас некоторое время побудет.
– Кто решил? Сам, наверно, напросился?
– Ну, так вышло… Понимаешь, его могли отдать кому угодно, у нас справных хозяев хватает, для которых лишний рот не особенная помеха. Только тут одна маленькая проблемка… В общем, его нужно идеологически обработать. Чтобы потом не было мучительно больно за допущенные ошибки… Так ты из-за этого дуешься? Вот уж не думал, что…
– Бирюки проездом были – до сватов в Ермоловку ездили, – буркнула Татьяна, вытаскивая из кармана передника микроскопический листок бумаги и бросая его на стол. – Вот, передали.
Антон развернул листок. Похоже на творчество малолетнего маньяка, дорвавшегося до Панкиных фломастеров: малюсенький корявый вертолет, от него – стрелка, острие которой упирается в отчетливо вычерченный гигантский член, покрытый кабаньей щетиной, еще стрелка, указующая на плохонькую, едва угадываемую в штрихах наковальню, и – цифры: 30.01 – 3.30. Художественные изыски Джо, означающие примерно следующее: «С вертушкой – облом, ждем тебя у кузнецов сегодня ночью в половине четвертого». Или завтра утром в три тридцать – как вам будет угодно.
– Смотрела?
– Смотрела… Опять на неделю?
Ну, теперь все ясно. Перестрелка у брода, чеченский беби, раненый солдат – все ерунда. Обнаружен подлинный первоисточник барышниной кручины.
– Дня на три-четыре, – виновато потупился Антон. – Ты не думай – там ничего такого… э-э-э… в общем, это совершенно безопасно. Прогуляемся кое-куда, разомнемся…
– В гробу я видала твои разминки! – Татьяна подвинула сковороду на край печки, развернулась, уперла кулачки в крутые бедра, сердито поддула непослушно спадавшую на лоб челку: вполне готова к продолжительной борьбе на идеологическом фронте.
– А то я не знаю, чем вы там занимаетесь! После каждой такой твоей гульки весь район на ушах стоит! Нет, ты точно какой-то каличный! Ну чего тебе не хватает, а? Семья, дом, всего навалом, баба справная, дите родил вон… Да сколько ж можно?!
, – Там все такие, как я. Мастера. Я в полной безопасности, – сурово отчеканил Антон, поворачиваясь к
