поет. Душевно этак, с надрывом. Занятное зрелище!
Бесцеремонно растолкав всех, в коморку вошел дядька в штатском. Дождался, когда Ирина закончила, протянул руку, помогая подняться с колен, без особой уверенности спросил на арабском:
– Говорить по-арабски можешь?
– Разумеется, – переводя дыхание, ответила Ирина. – Не зная языка, на котором написана «Книга книг» ислама, разве можно правильно молиться?
– Очень хорошо! – искренне обрадовался араб. – Очень хорошо. Это просто удивительно… А то в этой стране сплошь и рядом произносят молитвы, не имея понятия о их содержании. Ты мусульманка?
– Да.
– Кто по нации?
– Русская.
– Откуда знаешь язык? Почему русская – и мусульманка?
Ирина заученно выдала кусочек легенды, заготовленной полковником Шведовым. Жила с родителями в Ду-бае, вышла замуж. Муж – Султан Абдрахман Аль-Баади. Упокой Аллах его душу. Сын – Абу…
Тут араб слегка вздрогнул – Ирина сделала вывод, что либо его тоже зовут Абу, либо с этим именем у эмиссара связаны какие-то особые воспоминания.
– Что делаешь в этом селе?
– Иду выкупать сына из плена… – Ирина выдала следующий кусок легенды о сыне Ване, который вообще-то Абу, но необрезанный. Сидит теперь этот Ваня-Абу необрезанный у некоего Руслана Умаева, а как туда пройти, знает вот этот мужлан – Махмуд Бекмурзаев.
Дядька нахмурился и как-то неопределенно покачал головой. Сказочка, судя по всему, ему не особенно понравилась. Слабенькая сказочка, сами понимаете. Но другой, увы, не предлагали… Сзади возник худощавый, осторожно прикоснулся к руке штатского, желая привлечь его внимание. Нетерпеливо отмахнувшись, араб поинтересовался:
– Ты рабыня?,
– Я же сказала – нет, – слегка возвысила голос Ирина. – Просто шла искать сына, забрела в это село…
Араб на минуту задумался. Публика молча стояла, почтительно хлопая глазами – худощавый нервно переминался с ноги на ногу, не решаясь вторично тревожить высокого гостя.
– Я тебе предлагаю сопровождать меня, – кратко поразмышляв, принял решение араб. – У меня убили… У меня нет переводчика. Вполне может быть так, что мы посетим этого Руслана, у которого в плену твой сын.
– Я подумаю, – снисходительно кивнула головой Ирина, как это она обычно делала дома, когда к ней униженно обращались за помощью или советом зависевшие от ее благорасположения людишки. – Стоит ли принять твое предложение…
– Подумаешь?! – араб ухмыльнулся всей бородой, насмешливо прищурился, как-то по-новому оглядывая собеседницу. – Ты подумаешь! Хм… Ты полагаешь, у тебя есть выбор?
Ирина невольно опустила голову, мельком отметив, что на ее плечах и груди, едва прикрытых безразмерной сорочкой, зияют множественные кровоподтеки, красноречиво свидетельствующие о недавнем жутком унижении. Да, женщина в таком виде выглядит по меньшей мере жалкой, пытаясь качать права в разговоре с мужчиной-мусульманином. Затянула рукой ворот сорочки, неопределенно пожала плечами:
– Ты сказал: «предлагаю». Если бы ты сказал: «тебе придется пойти со мной», я бы реагировала иначе…
– Ты шла, забрела в это село… И они хорошо с тобой обращались?
Ирина не ответила.
– Ты хороша собой, необычайно привлекательна, несмотря даже на болезненный вид. Я прекрасно знаю здешние нравы. Ты пленница, женщина! Пленница… Еще два-три дня – и ты умрешь здесь. Нет у тебя выбора. Или ты идешь со мной, или умираешь.
– Ну, нет так нет, – Ирина поклонилась по обычаю. – Я готова следовать за тобой. Что мне делать?
– Скажи им, что я беру тебя переводчицей, – араб кивнул через плечо. – Скажи, пусть вернут тебе твою одежду и больше не трогают. Оденься. Приходи в зал – я видел, там накрыли стол. Будешь работать.
– Кто меня тронет – будет расстрелян на месте по приговору шариатс, кого суда, – немедленно сымпровизировала Ирина, обращаясь к аборигенам. – Теперь я буду переводчицей и буду сопровождать товарища… эмм… господина в его странствиях. Верните мне мои вещи.
Бородатая личина Махмуда Бекмурзаева вытянулась от удивления. Нервно дернув кадыком, он развел руками и открыл было рот, чтобы сказать что-то в свое оправдание.
– Врат харашо можиш! – остановил его небрежным жестом худощавый, пристально посмотрев на Ирину и сразу сообразив, что случилось с этой женщиной накануне. – Такой сказат нэ мог. Пэрэводчик – пжалста! Это можна, – и опять слегка поклонился арабу, приглашая его пройти в более приличное помещение.
– Хитрий твой! – констатировала хозяйка, когда мужчины удалились в зал. – Значит, жит будиш…
Вещи Иринины отыскались с похвальной быстротой. Лее оказалось на месте, ничего не тронули. Кому в таком богатом доме нужны нищенские причиндалы?
– Мне нужно привести себя в порядок, – обратилась Ирина к хозяйке. – Я сама не могу, пусть девочки помогут.
Хозяйка не препятствовала. Девчонки сопроводили Ирину в ванную, обработали, помогли привести себя в порядок. Через десять минут наша дама, облаченная в свои вещи, в сопровождении хозяйки вошла в зал.
Замерла в дверном проеме, уже знакомо дернуло острой болью в низу живота. Вот он, персидский ковер. Ах, какой замечательный коврик, любую великосветскую гостиную украсит! Ковер-улика, ковер- вешдок… Ворс его надежно хранит несмываемую энергетическую субстанцию животного ужаса множества женских и девичьих спин, припечатанных непомерной тяжестью вонючих волосатых туш, заходящихся в пароксизме похоти. Он и пахнет как-то…
Впрочем, ничем таким на самом деле ковер не пах: посреди него в настоящий момент был расположен длинный низенький стол, уставленный всякой снедью – в зале прочно угнездился аромат жареного мяса, лука и разнообразных приправ. Вокруг стола сидели, скрестив ноги, семь человек: араб, худощавый чечен, которого все слушались, Махмуд Бекмурзаев и еще четверо каких-то особо приближенных.
Араб восседал во главе стола, будучи обложен множеством шелковых подушек. Обернувшись на звук открываемой двери, он по-своему истолковал замешательство Ирины:
– Вижу, обычаи чтишь… Но мы сейчас в походе, все упрощается. Проходи, не стесняйся. Садись здесь, – араб похлопал ладонью по ковру в метре сзади от себя, слева, и положил на это место большую подушку. – Теперь всегда будешь сидеть вот таким образом. Слушать внимательно. Ко мне обращаться – господин. Я теперь твой господин, так что – изволь. Переводить слово в слово, ничего от себя не добавляя. Если замечу неточности – накажу. Ты запомнила?
– На память не жалуюсь, – буркнула Ирина, осторожно присаживаясь на подушку и морщась при этом от боли.
– Очень хорошо, – араб недовольно дернул бровью. – Будь поприветливее со мной. Забудь на время, что ты – европейская женщина. Будешь дерзить – накажу. Ты меня хорошо поняла?
– Поняла, – склонила голову Ирина. – Я постараюсь…
Ели, пили, общались. Отношение к спиртному также прослеживалось походное – на столе, среди прочего, стояли несколько бутылок водки. Ничего такого особенного переводить не пришлось – так, обиходные выражения и детские извинялки за случившееся в ущелье. Махмуд старался не смотреть на новоявленную переводчицу и вообще сидел за столом тише воды ниже травы; худощавый – в процессе беседы выяснилось, что его зовут Беслан – был страшно недоволен хозяином дома и не стеснялся показывать это.
– Ты ела сегодня? – спохватился араб посреди трапезы.
– Нет, еще не успела, – ответила Ирина, скромно умолчав, что она, вообще говоря, и вчера не ела. – Недосуг как-то было.
– Держи, – араб наложил в пиалу плов, поставил перед Ириной прямо на ковер.
Ирина застыла в нерешительности. Женщина не должна сидеть за одним столом с мужчиной, тем более
