дикие создания, придут за Кэлен ночью. Воспоминание о словах женщины: «Темные создания преследуют вас, загоняя вас вниз. Вам не уйти от них» — заставило ее похолодеть.
Когда Кэлен заметила, что никто больше, казалось, ничего не услышал, она подумала, что, должно быть, просто услышала какой-то другой блуждающий звук и приняла его за завывание волка. Ричард был прав, она устала. Она позволяла своему воображению уводить её.
Кэлен поцеловала Ричарда в щеку, и, как бы, между прочим, провела рукой по его спине вдоль плеч. Он поймал ее руку. Ей хотелось бы чего-нибудь большего, чтобы он мог пойти и лечь вместе с ней, быть с ней рядом, оберегать ее. Ее рука, наконец, выскользнула из его нежного объятия, когда она отправилась следом за остальными в Сад Жизни.
Глава 36
Ханнис Арк, работавший над сложным переплетением линий, связывавших сочетания элементов составляющих язык Творения, записанных на древнем Лазурном свитке, разложенном посреди беспорядка, царившего на столе, не удивился, увидев очертания семи бесплотных фигур, ворвавшихся в комнату как едкий дым, принесенный сильным порывом ветра. Выглядевшие, потусторонним скоплением призрачных фигур, они кружились в непредсказуемых завихрениях, переплетаясь друг с другом, и свободно парили среди неподвижных и тихих чучел медведей и прочих хищных животных, установленных на небольших пьедесталах. Каменные подпорки, поддерживавшие ряды массивных книг, содержащих пророчества, выглядели как небольшой лес, меж которым были равномерно расставлены прозрачные витрины с экспозициями всевозможных диковин, в их стеклах отражались блики света, исходившего от огромного камина, расположенного у одной из стен комнаты.
Помимо семи нечасто используемых дверей, ставни на окнах на первом этаже, несколькими ярусами ниже, оставались открытыми, как будто демонстрируя бесстрашное приглашение войти. Хотя они довольно часто являлись через окна, на самом деле они нуждались в них ничуть не больше, чем в дверях. Они могли просочиться через любое отверстие, любую трещину, как испарения, поднимающиеся рано утром с поверхности стоячей болотной воды, расстилаются темными полосами над торфяными пустошами.
Открытые ставни предназначались, чтобы продемонстрировать всем, включая этих семерых, что Ханнис Арк не боится ничего.
Большинство людей в Сааведре, столице провинции Фаджин, лежавшей в широкой долине ниже цитадели, закрывали ставни на ночь.
Все в Темных Землях поступали так.
В конце концов, запирать ставни на ночь из страха перед тем, что могло таиться снаружи, было довольно мудрым решением. Поскольку такое было разумно даже для тех, кто был внизу, в городе, то для остальных, проживавших в более отдалённых районах, это было вдвойне справедливо. Вполне осязаемые опасности таились в ночи, существа достойные страха, охотившиеся с помощью клыков и когтей. Но помимо них, были и другие создания, которых стоило бояться, создания, которые редко оказывались замеченными, если вообще оказывались, во всяком случае, до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
Ханнис Арк, тем не менее, не боялся созданий, приходящих в ночи. Он подчинил эти стихии собственным целям, справился с ними, и это делало его самого источником страха, а не жертвой. Он раздувал горящие угольки этих страхов в сердцах других, чтобы они всегда были готовы с радостью расстаться с жизнью, лишь бы послужить ему.
Ханнис Арк хотел, чтобы люди боялись его. Ведь, раз они боялись его, значит, они уважали его, они повиновались ему и склонялись перед ним. Он давно удостоверился, что люди ни за что не станут без причин бояться его.
Нет, в отличие от большинства людей, населявших Темные Земли, лично Ханниса Арка страхи не тяготили. Вместо этого его вела непрерывная, незатухающая ярость, ярость, которая походила на сущность, живущую внутри него. Эта ярость не оставляла места для страха, не позволяла ему появиться.
Эта всепоглощающая ярость, живущая в нём, была ярко горящей звездой, всегда указывавшей ему путь. Она всегда подхлестывала его, направляла его, даже упрекала его, понуждая воспринимать великое зло — справедливым. Ненависть не только была его постоянным спутником, она была его ближайшим другом, точнее его единственным другом.
Свет от множества свечей стоявших на подставке в дальнем конце комнаты дрогнул, когда семь фамильяров закружились вокруг них, как будто зависая, паря в завихрениях теплого воздуха, поднимавшегося от язычков пламени.
Молер, старый писец, сгорбился над массивной книгой, лежавшей раскрытой на подставке неподалёку, он выпрямился, как будто подумал, что, возможно, что-то услышал. Одна из семи светящихся фигур скользила вокруг него, водя извивающейся рукой вдоль его подбородка. Мужчина огляделся, казалось, почувствовав прикосновение, но не смог определить, откуда оно исходило.
Он не мог видеть фамильяров.
Женщина, стоявшая на страже позади, около дверей, могла.
Скрюченными артритом пальцами Молер коснулся щеки, но когда не смог обнаружить причину этого ощущения, его рука опустилась, и он вновь обратил свое внимание к записям последних пророчеств из аббатства, в, то время как эти семеро по спирали поднимались к сводчатому потолку, скользя вдоль массивных каменных арок и едва касаясь тяжелых балок, исследуя мрачную, освещённую свечой комнату.
— Твой ход, — напомнил Ханнис Арк сутулому писцу.
Молер мгновенно оглянулся, чтобы видеть своего повелителя, наблюдающего за ним.
— Ах да, конечно, — сказал он, откладывая в сторону перо и прекращая работу над внушительной книгой, он повернулся и пошаркал к каменному пьедесталу, на котором стояла доска с расставленными на ней резными белыми алебастровыми и черными обсидиановыми фигурками.
У него было более чем достаточно времени, чтобы обдумать свой следующий ход. Фактически, большая часть ночи. Ханнис Арк не давил. Он уже отработал множество доступных человеку ходов. Ни один из них не казался хорошим выбором, хотя некоторые не были так стремительно фатальными как другие.
Молер нерешительно потянулся и передвинул алебастровую фигурку на другую клетку, убрав с доски черную как смоль фигурку, которая занимала ее, и отложил в сторону. Этот ход он, должно быть, обдумывал в течение нескольких часов, ход, который захватывал важную фигуру и ставил его в положение предвещающее победу.
Ханнис Арк поднялся и, заложив руки за спину, прошествовал к доске. Он провел костяшкой указательного пальца по впалой щеке, чтобы все выглядело так, будто потеря фигурки могла застать его врасплох, и следующий ход требовал размышлений. Но это было не так.
Он подвинул черную пешку в белую сторону. Молер надеялся только на этот ход и был готов. Не раздумывая, он немедленно взял пешку, поставив свою алебастровую ладью на ее место, на клетку, которая теперь ставила его противника в опасность.
Ханнис Арк ожидал от старого писца подобного нетерпения. В отличие от большинства людей, Ханнис Арк не был заражен пороком нетерпеливости. Весь день, до этого самого момента, он практиковал сдержанность и терпение, как десятилетиями практиковал его в других вещах. Наконец, тонкими указательным и большим пальцами, он протянулся и подвинул обсидиановую королеву на клетку, куда мужчина поместил свою ладью, отодвинув ее. Он зацепил светлую ладью мизинцем и удалил ее из игры. С подчеркнутой аккуратностью он отставил захваченную фигурку в сторону.
— Шах и мат.
В неожиданной тревоге взгляд Молера рванулся к доске, ища спасения. Его густая бровь, наконец, приподнялась, и он со вздохом сдал партию.
— Так и есть. Боюсь, что я еще раз оказался скверным фоном для вашего мастерства, Епископ.
— Оставь меня.
