В этот момент на столе Свиридова зазвонил телефон. Выслушав звонившего, капитан коротко, но внушительно приказал:
— Ждать и глаз не спускать. Сниматься только по моей команде.
Положив трубку, он повернулся к Прохорову:
— Этот пассажир-то сидит в адресе, не вылазит.
— Спит, наверное. Так при чем тут Кенигсберг?
— А при том. У нас тут как-то на курсах профессор выступал и рассказывал случай, как раскололи одного убийцу. Ему просто произносили слова, а он, не думая, должен был быстро говорить любое слово, которое в этот момент придет ему в голову. Я точно сейчас не помню, но примерно следующее. Спрашивают: Дорога. Отвечает: шоссе. Область. Отвечает: Московская. Райцентр: Подлипки. Улица. Отвечает: Кирова. Лопата. Отвечает: сад. Яма. Отвечает: забор. Вот следователь ему и говорит: «Вы убили подельника в Подлипках, на улице Кирова и зарыли в саду под забором». Тот тут же раскололся.
— Федор Ильич, — Прохоров сокрушенно вздохнул. — Меня, видать, точно надо в тираж списывать. Не пойму я, о чем ты?
— Да о том, что этот пассажир других немецких философов, ну там Фейербаха, Гегеля, не знает, а Канта знает. А почему? А потому, что был в Кенигсберге в шпионской школе и слышал, что в этом городе жил Кант.
— Да ну? — Николай с веселым изумлением посмотрел на товарища. — Всяких фантазеров видал, сам такой, но такого, как ты…
Опять зазвонил телефон. Свиридов снял трубку и почти сразу выдохнул:
— Заходи.
Николай снова ничего не понял, но интуитивно почувствовал возникающее в кабинете напряжение. Вошел молодой парень в форме сержанта госбезопасности:
— Товарищ капитан, в Минске нашли заместителя начальника отдела кадров облпотребсоюза. Он подтвердил, что у них работает снабженцем Лещинский Леонид Иосифович. Кадровика нашли дома, поэтому он говорил по памяти. Сказал, что лет этому снабженцу около двадцати пяти.
Прохоров почувствовал, как мерзкая боль медленно поползла наверх из глубины организма. «Все, пора бросать работу и, к едрене матери, на пенсию. Ну, ладно, сам-то придурок, но зачем занятых людей от работы отрывать». Николай виновато поднял голову, искоса посмотрел на Свиридова. Лучше бы не смотрел. Тот, невидяще глядя в затертую поверхность стола, медленно покачивал головой, беззвучно шевеля губами, и, очевидно, ругал Прохорова последними словами.
— Тут, правда, закавыка одна имеется, — выждав паузу, солидно добавил сержант. — Этот кадровик сказал, что Лещинского на днях послали в командировку в Москву, но через несколько часов сняли с поезда с приступом аппендицита. Сейчас он в Минске в больнице, после операции отлеживается.
— Это все? — чувствовалось, что Свиридов едва сдерживает себя.
— Так точно, товарищ капитан.
— Спасибо, свободен.
Сержант вышел. Свиридов поднялся, подошел к Николаю, обнял товарища. Чувства, переполнявшие обоих, куда-то схлынули — глядя друг на друга, они молчали.
— И когда это ты успел команду по Минску дать? — спросил Прохоров первое, что пришло на ум.
— А пока ты в машине сидел, я к уполномоченному на вокзал заскочил, оттуда и позвонил в управление.
— Ну что, пора «наружку» заряжать? — азарт Николая уже перехлестывал через край.
Свиридов, нервно потирая руки, прошелся по кабинету:
— Отставить, товарищ старший лейтенант.
— Не понял? А как же…
— Погоди, Николай Николаевич. В другой день мы бы с тобой приняли любое выгодное нам оперативное решение. Но сегодня, сам понимаешь, не тот случай. А может, он приехал с целью теракта, а мы тут антимонию с уксусом будем разводить? Именно так будет с нами начальство разговаривать.
Прохоров понимал, что Федор Ильич был гораздо более искушен в нынешних делах конторы и лучше знал, как надо действовать в сложившейся ситуации. Да и то сказать, рисковать в таком положении себе дороже. Свиридов тем временем уже куда-то звонил — вызывал машину.
— Значит, так. Сейчас едешь к моим бойцам и возьмешь их под свою команду. Молодые еще, необстрелянные. Дождешься выхода его из адреса и возьмешь где-нибудь в укромном месте по-тихому. А дальше будет видно…
— Слушай, ты мне дай какой-нет мандат, а то они еще пошлют меня подальше.
— Ну, леший, совсем забыл. С тобой только свяжись… Сейчас, — Свиридов что-то написал на листке бумаги, потом посмотрел на Николая: — Вот. Я тебя посылаю задержать его под прикрытием сотрудника угрозыска, так что никаких проблем быть не должно. Действуй.
Глава пятая
Завершение сюжета с пассажиром из Минска сложилось так стремительно, что тертый калач Прохоров как-то даже вспотел с непривычки. Он едва успел продемонстрировать сотрудникам Свиридова свои полномочия, как Полосатый вышел из дому и куда-то потрясся. Как и уговаривались, молодые чекисты потопали следом, а Прохоров потихоньку за ними, соображая, в каком месте будет удачнее задержать гостя столицы. Что уж там произошло, каким образом сотрудники Свиридова вели наблюдение, но только гость их, по всей видимости, заметил. Хотя отдельные участники демонстрации уже начинали подтягиваться к условленным местам, но все-таки народу на улицах было негусто, а ребятам явно недоставало сыщицкой практики, которую постигают только на улице в реальной оперативной обстановке. Пройдя квартал, Лещинский вдруг нырнул куда-то во двор и выскочил на соседнюю улицу. Благо Прохоров подстраховал молодежь и догнал его, но тот, словно ему пятки скипидаром намазали, поспешил к трамвайной остановке. Николай и здесь оказался на высоте, остановив попутную машину. Но когда гость столицы почти на ходу выскочил из трамвая на следующей улице, сыщик понял, что, как говорил Ильич в октябре семнадцатого, «промедление смерти подобно». В очередном проходном дворе Николай, почти нагнав минчанина, крикнул: «Стойте, гражданин, уголовный розыск». Однако тот не отреагировал на требование милиционера и даже, как показалось преследователю, полез за чем-то в карман. Скорее, Прохорову это просто померещилось с недосыпу, но он решил заканчивать игру в догонялки. Смешается где-нибудь с демонстрантами — и ищи ветра в поле. Последовало: «Стой, стрелять буду!» — а после того как тот не подчинился, прозвучал выстрел. Стрелять Николай умел, поэтому попал, куда целил — в ногу.
Задержанный находился в приемном покое больницы, где ему только что сделали перевязку, благо пуля попала в ногу, не задев кость. Парни-чекисты, которых Прохоров известил о своем местонахождении через Свиридова, стояли перед Николаем Николаевичем, виновато потупив глаза. Хотя винить их, по сути дела, было не за что, ситуация даже для профессионалов-наружников была непростой. Без очков видно, что опыта у них в таких делах шиш да маленько. Хорошо, что все так обернулось. Приказав чекистам вывести персонал и никого не пускать во время разговора, Прохоров вошел в комнату, где находился раненый.
Попутчик его лежал с закрытыми глазами, однако, едва за сыщиком захлопнулась дверь, веки его дрогнули, а в следующий момент широко открылись полные удивления глаза. «Ну что же, гражданин хороший, сейчас мы будем брать быка за рога», — подумал Николай.
— Не удивляйтесь, гражданин Лещинский… или Владимиров? Это действительно я. Мы наблюдаем за вами давно, но время вышло, поэтому гоняться за вами не счел больше нужным. Я же вас предупреждал, что надо остановиться. Тогда бы и нога осталась целой, а то лечи вас сейчас, деньги народные расходуй. И вот чтобы эти самые деньги зря на ветер не бросать, вы сейчас назовете мне ваше настоящее имя, фамилию, цель приезда и так далее. Пока самое основное, поскольку эта встреча у нас непоследняя. Ну, я слушаю.
Раненый, устремив взгляд в потолок, молчал.
