— Так. Значит, не поняли меня. Объясняю популярно, — продолжил Прохоров голосом доброго сказочника. — Вы, часом, не забыли, какой сегодня праздник? Уверен, помните. И вот в этот светлый для советского народа праздник приезжает в Москву странный гражданин. По паспорту у него одна фамилия, телеграмму подписывает другой, но все они ненастоящие. Ошиблись ваши начальники в шпионской школе в Кенигсберге. Настоящий-то снабженец — Лещинский — остался в Минске, раздумал ехать в командировку. Зачем же приехал в Москву этот странный гражданин? Очень просто. Чтобы в день всенародного праздника совершить теракт в отношении товарища Сталина и других руководителей Советского государства.
— Что вы такое сочиняете! — у раненого неожиданно прорезался голос.
— Да мало ли что я могу сочинять. Главное, что прокурор завтра скажет. А скажет он то же самое, поскольку мы ему представим фактические материалы по немецкому шпиону Лещинскому. Да еще добавит, что за подготовку покушения на вождей светит вам высшая мера нашего пролетарского негодования. Улавливаете, сколько вам жить осталось?
Взгляд парня беспорядочно заерзал по стенам и потолку. «Кажись, готов, пора переходить на ты», — определил сыщик.
— А не будешь молчать, расскажешь нам, кто ты есть на самом деле да зачем приехал сюда, так, может, мы тебе и поверим. Мне вот почему-то кажется, что приехал ты сюда с кем-то повидаться, контакты установить. Какой же это теракт? Ну, ввели человека в заблуждение, насулили невесть чего, вот он и согласился. Может, жизнь у него сложилась так, что и отказаться нельзя было.
Это была одна из старых заготовок Прохорова, но неведомо ему было, как близко он подошел к сути вопроса. Парень устало выдохнул:
— Что вам нужно?
— В твоих интересах рассказать все без утайки, но я понимаю твое состояние, поэтому назови мне сначала свою настоящую фамилию, имя, отчество. Кто тебя сюда послал, цель приезда? И кто такой Львов, которому ты дал телеграмму в Москву «до востребования»?
— Кто такой Львов, не знаю. Он на меня сам в Москве должен выйти. А фамилия… Риммер. Ян Карлович Риммер.
Поговорив с раненым несколько минут и получив первоначальную информацию, Прохоров поручил чекистам определить его в больницу и взять под охрану. Сам он поехал назад, на Лубянку, докладываться Свиридову, который был ответственным по отделу и находился на рабочем месте. Улицы уже наполнились народом. Флаги, транспаранты, песни под гармошку — все это создавало праздничное настроение, которое у Николая умножалось удачей с Полосатым. В какой-то момент ему просто захотелось выйти из машины, слиться с толпой и вместе со всеми дружно зашагать на Красную площадь, по которой сейчас первыми готовились пройти войска Московского гарнизона. Но дело — прежде всего, и Прохоров внутренне приказал себе подтянуться: «Ишь, рассупонился, душа петухом поет. Отставить. Это народ должен радоваться, а наша работа как раз заключается в том, чтобы никто, никакая вражина не могла омрачить эту радость». Не знал Николай Николаевич хрестоматийную историю о том, как после назначения начальником третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-лейтенант Бенкендорф, потомственный военный, прошедший все наполеоновские войны, попросил Николая Первого дать ему инструкцию. Царь в ответ протянул ему платок со словами:
— Вот тебе инструкция. Чем больше слез утрешь этим платком, тем лучше.
А бывший контрразведчик Прохоров готов был без колебаний отдать жизнь за то, чтобы народ советский плакал только от счастья. Зато те, кто тормозит великое дело строительства коммунизма, причиняет народу страдания и беды, подлежат беспощадному суду этого самого народа. И он, Прохоров Николай, будет биться с ними не на жизнь, а на смерть, до полной победы… Идеалист, однако. Правда, таких идеалистов было тогда полстраны, ведь люди всегда стремились к свободе, равенству, братству — этим великим, но достижимым ли вершинам человеческого общежития. И в какую цену обходился и обходится для человечества путь к этим вершинам…
Свиридов с нетерпением ждал товарища у себя в кабинете. По его лицу было видно, как он хочет подтверждения их с Николаем догадок. Обычно сдержанный, в этот раз он подгонял Прохорова, прерывал его для уточнения каких-то моментов, эмоционально реагировал на некоторые детали.
— Короче, не Лещинский он, а Риммер. Немец, что ли?
— По отцу, мать русская. Отец был царским таможенником, после революции осел в Кенигсберге.
— А зачем эти игрушки с разными именами?
— По его словам, когда он приехал из Литвы в Минск, на вокзале должен был через связного получить документы на Владимирова. Но у тех что-то не получилось, — может, снабженец по фамилии Владимиров в запой ушел, или выгнали, только все документы передали на Лещинского, который, по их данным, был жив-здоров. Мол, поезжай с этим паспортом, а в Москве тот, к кому едешь, другой паспорт выправит. Но изначально его проинструктировали, что телеграмму в Москву он должен был подписать Владимировым. Какая разница, кем подписывать, все равно на телеграфе документы не спрашивают. Вот почему он с Опанским тормозил — он про эту улицу только из паспорта узнал. А вообще, по Минску его действительно подготовили.
— Однако фартовый вы мужчина, товарищ Прохоров, — Свиридов налил Николаю коньяку, пододвинул тарелку с заранее заказанными бутербродами.
— Давай-ка выпей за свой фарт.
— А себе?
— Извини, служба. Сам понимаешь, ответственный. Я свое попозже возьму, в двойном размере.
Сыщик выпил коньяк, пожевал хлеба с колбасой:
— Ну, спасибо тебе, Федор Ильич. Отогрелся слегка, пора и честь знать. Жалко возвращаться, я чую, дело длинное может завязаться. Теперь уж вы сами тут этот клубок разматывайте.
— С кем разматывать? — в словах Свиридова послышалась неприкрытая горечь. — У меня сейчас в отделении полтора человека активных штыков. Да ты их видел, совсем еще зеленые ребята.
Помолчав, он продолжил:
— Тут у меня мыслишка одна появилась. Думаю, раз он с тобой на контакт пошел, рано тебя отпускать. Да и рапорт тебе надо завтра написать о своем героическом поведении. Ты вот что: иди-ка сейчас в нашу гостиницу, мы тебя устроим. Отдохнешь, а вечером что-нибудь сообразим. Хотя я же сегодня до утра… Ну, не сегодня, так завтра все равно посидим.
Прохоров почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. «Ну, Федор, ну, спасибо. Нет, ничего не изменилось, также понимаем друг друга с полуслова».
На столе зазвонил телефон, Свиридов взял трубку, послушал, сказал: «Есть», — и засобирался. Николай тоже встал:
— Что-то случилось?
— Не знаю. Начальство к себе требует. Да, чуть не забыл, — Свиридов набрал номер телефона. — Иван, зайди.
— Может, наверху уже прослышали?
— Вряд ли, я доложу попозже, сейчас начальство занято. Да и режим секретности надо соблюдать, дело, я полагаю, нешуточное.
В дверь постучали, вошел молодой чекист в форме сержанта госбезопасности.
— Иван, я срочно к начальству. Позвони в гостиницу, устрой товарища Прохорова.
— Слушаюсь, товарищ капитан, — деловито ответил сержант и повернулся к Прохорову: — Пойдемте со мной.
Прохоров сделал шаг за ним, но Свиридов остановил товарища:
— Подожди, Бог троицу любит. Слушай, а чего тебе капитана милиции не дали, положено ведь?
— Должности у них пока капитанские заняты. Как освободятся, так обещали сразу присвоить. А на бумажную работу я сам не захотел.
— Понятно, ты опять в своем репертуаре. А то давай походатайствуем.
— Спасибо, пока не надо. Вдруг дадут капитана, а я не справлюсь.
Свиридов рассмеялся и налил другу еще рюмку. Тот, поблагодарив глазами, выпил, поставил рюмку на столик и вышел за сержантом. Свиридов подошел к столу, убрал коньяк и рюмки. Вернувшись, он
