пилот.
То ли молитвами святых братьев, то ли искусством местных врачей, но Перена удалось поставить на ноги за три дня. Сейчас он сидел на койке и перекладывал из тумбочки в сумку различные мелочи: расческу, зажигалку, сигареты, и ждал своего напарника, который должен был прийти и забрать его.
Палата представляла собой довольно просторную побеленную комнату. Вдоль стен в ней располагалось десять коек, которые в настоящее время пустовали. Очевидно, местные жители отличались завидным здоровьем. Была ли причиной тому их особая набожность, или патриархальный, лишенный городских стрессов образ жизни, — неизвестно. Однако слегка прибалдевшие от отсутствия пациентов сестры принялись наперебой окружать несчастного француза заботой и вниманием.
Только на одной койке, в самом углу палаты, лежал пожилой индеец из окрестных джунглей. Его голова, тело и конечности были покрыты повязками до такой степени, что делали его похожим на мумию египетского фараона. Его глаза невидящим взглядом уставились в потолок. С пугающей регулярностью, ровно раз в минуту, из его груди вырывался душераздирающий стон:
— А-а-а-а-а!
Казалось, в горячечном мозгу старика ежеминутно рождались какие-то видения, страшнее которых невозможно себе представить.
— Буэнос диас, сеньор! — приветствовал Перена Компана, входя в палату. За трое суток он успел заделаться коренным мексиканцем.
— Салюд, амиго! — радостно откликнулся Франсуа. Он уже успел соскучиться по своему спутнику.
— А-а-а-а-а!
Компана вздрогнул:
— Что это?!!
Франсуа уже привык к этим воплям и не обращал на них внимания. Он даже научился спать под этот аккомпанемент. Привыкают же люди к храпу, хотя в это трудно поверить.
— Ах это? Это то, что я хотел тебе показать. Этого старика-индейца доставили сюда его соплеменники из глухой деревушки километрах в сорока от сюда. У них там произошла какая-то страшная катастрофа, и он чудовищно обгорел. Врачи уже не надеялись, что его можно спасти. Но сейчас, кажется, он выкарабкается. Только вот с психикой у него не того!
— А-а-а-а-а!
— Это, конечно, очень прискорбно… — начал Компана.
— Нет, ты слушай дальше, — перебил его Перен. — Каждую ночь у него начинается бред. Он кричит и вспоминает какую-то девушку, которая спустилась на их деревню в огненном шаре! От этого сгорела вся деревня. Он считает это наказанием свыше за то, что они отреклись от древних богов и приняли христианство. Надо сказать, это больше всего беспокоит наших монашек!
— А-а-а-а-а!
— И как же тебе удалось все это понять? — не без подковырки спросил Жерар, вспоминая лингвистические упражнения Перена в «Соня-Клубе».
— Видишь ли, — скромно потупил глаза Франсуа. — Я тут подружился с одной симпатичной сестрой. Она мне перевела. Она довольно бойко говорит по-французски.
«Ну ничего его не берет! — восхищенно подумал Компана. — Ему что проститутка, что монашка — все едино. Лишь бы юбка была!»
— А-а-а-а-а!
— И что же вы хотите этим сказать? — спросил Компана, переходя на официальный тон. В его душе начали шевелиться нехорошие подозрения. Призрак мсье Мийярда замаячил перед его мысленным взором.
— Я подумал… Действительно, почему бы нам не попробовать? У вас с собой фотография мадемуазель Мортан?
Видит Бог, как не хотелось Жерару встревать в эту историю. Он только-только восстановил душевное равновесие после случая с осой. Хорошо еще, что оба живы остались! Проклятый Мийярд! Но и возразить было нечего.
Нехотя Компана полез в бумажник и извлек оттуда фотографию Жюли. Франсуа от волнения закурил.
— А-а-а-а-а!
— Послушайте, сеньор! — начал Компана, подбирая слова, когда они приблизились к койке индейца. Видимо, что-то достигло его помутненного сознания. Старик затих и скосил глаза на сыщика. В них появилось более или менее осмысленное выражение.
— Простите, вы не могли бы взглянуть на эту фотографию? — Компана протянул индейцу кусочек картона.
Детектив многое повидал на своем веку, но он никогда не подозревал, что простое изображение на кусочке фотобумаги размером девять на двенадцать может произвести такое впечатление. В глазах старика вспыхнул животный ужас.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — закричал он нечеловеческим голосом.
Компана снова вздрогнул — уже вторично за пять минут. Даже привычный к воплям индейца Перен выронил изо рта сигарету. Ничего подобного слышать ему еще не приходилось.
Детектив убрал фотографию. Старик затих.
— Ну как?! — спросил Франсуа с торжеством в голосе. — Что вы на это скажете?
Можно было подумать, что это не психолог Мийярд, а именно он, Франсуа Перен, предложил стратегию поисков дочери господина президента. А ведь он-то как раз о ней ничего не слышал!
— Это, конечно, интересно, — с сомнением протянул Компана. — Но…
Картезианец в его душе никак не хотел признать победу научного романтизма.
— А вы попробуйте еще разок! — предложил Франсуа, уже не сомневаясь в успехе.
Сыщик снова поднес фотографию к глазам старика.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — истошно завопил индеец.
Компана снова и снова повторял эксперимент, и каждый раз слышал в ответ душераздирающий крик:
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
В конце концов крики индейца слились в один непрерывный вой, напоминающий сирену воздушной тревоги.
— Да прекратите же! — прервал жестокий эксперимент Франсуа. — Ну как, убедились?
Компана угрюмо кивнул головой. Возразить ему было нечего. Так психолог Мийярд посрамил прославленного Рене Декарта.
Детектив вышел из палаты, все еще держа в руках фотографию мадемуазель Жюли. Захватив свою сумку, Перен последовал за ним.
Их провожал истошный вой старика-индейца. Теперь его уже ничто не могло переубедить в том, что та девушка была посланницей грозных древних богов, обрушивших свой гнев на несчастных, отрекшихся от религии своих предков. Каждый раз ее появление предвещало потоки небесного огня, пожирающего нечестивцев. Вот и сейчас старого грешника окутывали клубы дыма — сигарета Перена упала на постель и подожгла матрас.
Слава Богу, медсестра, привлеченная изменившейся, тональностью воплей индейца, успела прибежать и загасить пожар, набросив на него одеяла с соседних коек.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Что и говорить, не лежала душа у Компаны к этой поездке. Ведь ехать в индейскую деревню, полагаясь лишь на нечленораздельные выкрики полубезумного старика, — значит, косвенно признать
