с такой головой. Сначала за удлиненную форму головы был ответственен обычай. Но теперь и природа оказала помощь обычаю. Они считают, что самым благородным считается тот, у кого самая удлиненная форма головы. Вот в чем состоит обычай: сразу же после рождения, когда голова ребенка еще мягкая и податливая, они руками придают ей форму и вынуждают ее расти в длину, накладывая повязки и соответствующие приборы, под воздействием которых изменяется шаровидность головы и увеличивается ее длина. Но со временем эта форма стала природной, так что обычай больше не совершал насилия, ибо семя происходит из всех частей тела, здоровое — от здоровых частей, больное — от больных частей. Если лысые обычно рождаются от лысых, люди с голубыми глазами от голубоглазых, косоглазые от косоглазых, и раз этот вывод распространяется и на другие части тела, что же мешает, чтобы от макроцефала родился макроцефал? Однако теперь у них не такая удлиненная голова, как раньше; обычай потерял свою силу из- за общения с другими людьми».
Оригинальность этого отрывка — в наблюдении, что физическое видоизменение, вызванное обычаем, стало естественным качеством, передаваемым по наследству. Приобретенное стало врожденным. Но врожденность приобретенного недолговечна, если исчезает обычай.
Это соображение врача-этнографа об отношениях между обычаем (nomos) и природой (physis) имеет большое значение для истории идей. Первый раз в греческой литературе появляется пара слов: nomos/physis, которая в принципе соответствует современной: культура/природа. Врач-гиппократик не является автором этой концепции. Он вводит ее в свое повествование без всяких доказательств. Но это использование самобытно. Известно, что некоторые софисты или ученики софистов, такие как Антифонт или Каликл (из «Горгия» Платона) использовали антитезу nomos/physis в политике и морали для дискредитации закона — самоуправного и принудительного института, и для возвеличивания природы — настоящего порядка. Так как автор «Воздуха, воды, местностей» — ученый, он делает это употребление более разнообразным. Признавая силу природы, он подчеркивает также силу обычая, и между этими двумя сферами видит не только противоречивые отношения, как софисты, но и отношения сотрудничества. Таким образом, врач-гиппократик занимает золотую середину между древней концепцией, которая делала nomos «царем всех смертных и бессмертных», и софистской концепцией, где nomos стал простой общественной условностью.
Климат и обычай — таковы два основных фактора, которые, согласно врачу-этнографу, объясняют разницу между народами Европы и Азии, будь то греки или варвары.
Удивительно, что он остановился на традиционном делении мира на два континента, произвольно разграниченных Азовским морем. Факторы, которые он выделил для объяснения физических или духовных различий между народами, могли заставить его оспорить деление мира или, по крайней мере, не принимать его во внимание. Впрочем, в конце трактата он, похоже, выходит за его пределы.
В заключение, анализируя влияние почвы на физический и духовный облик человека, автор выводит правила общей антропологии, где разница между Европой и Азией смягчается. С другой стороны, удивляют разночтения в объяснениях: в одном месте врач считает, что климат определяет землю и людей, а в другом, что климат и земля определяют людей.
Не будем требовать предельной точности от зарождающейся науки. Следует приветствовать беспрецедентную попытку врача-гиппократика осмыслить человека как индивида и как народ. В этом смысле он предстает как основатель науки о человеке.
Оригинальность этнографического метода проявляется более отчетливо, если сравнить его с методом его современника Геродота. Оба упомянули одни и те же народы Европы и Азии, оба размышляли над храбростью европейцев и отсутствием храбрости у азиатов (по случаю крупного столкновения между ними в мидийских войнах).
Прежде чем сравнивать Геродота и Гиппократа (так для удобства будем называть автора «Воздуха, воды, местностей»), нужно уточнить, что этнографический материал, которым они располагают, неидентичен. Гиппократ делит мир на два континента, Европу и Азию. Геродот — на три: Европу, Азию и Ливию. Геродот размещает границу между Европой и Азией на уровне Фасиды (Риони), Гиппократ располагает ее на уровне Азовского моря. Расхождения появляются также при описании одних и тех же народов: сарматы для Гиппократа — скифский народ, а для Геродота — народ, соседний со скифами. Они похоже сообщают об образе жизни сарматских женщин, но расходятся в одной детали — количестве врагов, которых нужно убить перед тем, как выйти замуж. По Геродоту — одного, по Гиппократу — трех. Следовательно, Гиппократ не использовал Геродота в качестве источника информации, и «Объезд мира» Гекатея Милетского не был единственным произведением, использованным историком и врачом. Этнографические источники, которыми они располагали, устные и письменные, должны были быть более разнообразными и богатыми, чем позволяют об этом судить скудные фрагменты из Гекатея. В этнографии, как, впрочем, и в истории или медицине, труды Геродота и Гиппократа не являются абсолютным началом. Правда, утрата специальной литературы, на которую они опирались, несколько искажает перспективу.
Однако приходится довольствоваться тем, что сохранилось. Сравнение между Гиппократом и Геродотом, когда этнографический материал совпадает, показывает, что врач обладал чувством синтеза и когерентности, чего нет у историка.
Пространное описание скифов, которое Геродот делает по случаю похода персидского царя Дария, является лучшим примером того нового, что внес Геродот в этнографию. Оно богато информацией, в частности об обычаях народа. Он красочно описывает религию, богов, жертвоприношения, предсказателей, похоронные обряды, военные навыки — всего этого нет у Гиппократа. Но у Геродота нет четкого плана повествования, руководящей идеи. Предмет исследования очень богат, но абсолютно не осмыслен, несмотря на случайные рассуждения, иногда очень длинные, которые Геродот без всякой системы вставляет в свое повествование.
У Гиппократа, все упорядочено: сначала образ жизни скифов, затем их физическое строение, определяемое холодным и влажным климатом; от этого физического строения зависит неплодовитость скифов, которые часто страдают импотенцией. Это мастерство изложения целого проявляется также в частностях. Автор рисует точную, насыщенную и яркую картину образа жизни кочевников, совмещая искусство живописной детали с глобальным видением, эквивалента которому нет у других греческих авторов, ни у Геродота, ни даже у географа Страбона:
«То, что называют пустыней скифов, является ровным пространством, покрытым лугами, возвышенным и средне снабженным водой; ибо есть большие реки, которые вбирают воду, текущую из долин. Там живут скифы. Их называют номадами, потому что у них нет домов, а живут они в кибитках. Самые маленькие кибитки имеют четыре колеса, другие шесть. Они полностью закрыты войлоком и устроены как дома, одни имеют одну комнату, другие до трех. Кибитки непроницаемы для воды, снега и ветров. Одни кибитки тянут две пары, другие три пары безрогих волов. У волов нет рогов из-за холода. В кибитках живут женщины. Мужчины передвигаются верхом; за ними идут овцы, быки и лошади. Они остаются на одном месте, пока хватает корма для их стад; когда он кончается, они переезжают в другое место. Питаются они вареным мясом, пьют кобылье молоко и едят сыр из кобыльего молока».
Геродот говорит именно об этих кочевниках, которых он называет «домоносцами» (так по-гречески называется улитка!). Он упоминает «лучников на лошадях, которые живут не землей, а своими стадами, и имеют дома на повозках». В другом месте он говорит о «безрогих волах» и предлагает то же объяснение, что и Гиппократ, — холодный климат Скифии. Ио мысли разбросаны, он не умеет, как врач, вставлять в ткань повествования живописные детали.
У историка и врача один и тот же факт может иметь диаметрально противоположные объяснения. Например, кочевой образ жизни скифов. Врач объясняет это необходимостью искать корм для скота, историк видит в этом одно из умнейших изобретений человека с целью застать врага врасплох или вовремя ускользнуть от него. Там, где историк восхищается изобретательностью человеческого ума, врач видит один из примеров необходимых отношений между живыми существами и окружающей средой.
Нельзя сказать, что Геродот не знает о влиянии окружающей среды на человека. Между описаниями историка и врача существует поразительное сходство.
Геродот тоже объясняет здоровье и болезни людей климатом. Вот что он говорит о египтянах:
