Козырнул:
— Господин майор, машина, — он обвел всех взглядом и задержал его на Веро, — по-видимому за вами, прибыла.
Веро встал, поблагодарил за гостеприимство, пожал им руки и обернулся к приехавшему.
— Что ж, гауптман, ведите.
И второй раз за это утро на глазах Лемке и Ротта произошла удивительная метаморфоза. Веро весь сник, голова его вяло опустилась на грудь, взор потух. Перед ищи опять был хмурый и подавленный пленный русский, равнодушный даже к собственной участи... Медленно волоча ноги, заложив руки за спину, он направился к двери. За ним, сложив все вещи в большой портфель и закинув за плечо советский автомат, следовал гауптман.
Лемке обвел глазами блиндаж. А может быть, ему все это лишь почудилось? Его глаза остановились на столе. Рядом с пустым стаканом лежала оставленная гостем коробка странных русских папирос: на фоне синего неба и белых гор скакал всадник...
Откуда-то, словно издалека, донесся голос Ротта:
— Господин майор, вы не будете возражать, если я возьму эту коробку на память?
Лемке устало пожевал губами, криво улыбнулся:
— Не советую... Лучше держаться подальше от подобных сувениров. Они наталкивают на рассказы. А это в данном случае лишнее.
2
...Между тем штабной вездеход, медленно переваливаясь с боку на бок, осторожно полз по раскисшему проселку. Выбравшись на большак, гауптман, сидевший за рулем, прибавил газу, и через час вездеход подкатил к тщательно замаскированному полевому аэродрому. Двухместный «мессершмитт» уже гудел на летном поле.
— Счастливого полета, — сказал гауптман. — В Кракове вас встретят.
Веро кивнул головой и направился к самолету. Высокий худой летчик с удивлением посмотрел на необычного пассажира в изорванной форме русского офицера, но ничего не сказал: задавать лишние вопросы ему не полагалось. Помог подняться в кабину, сам аккуратно застегнул привязные ремни. Самолет взмыл в небо, описал круг над аэродромом и взял курс на юго-запад.
На краковском аэродроме Веро уже поджидала длинная черная машина с плотными шторками на окнах. Лимузин рванул с места, за десять минут проглотил пятнадцать километров и растворился в лабиринте, узких краковских улиц. Водитель долго петлял по старой части города, пока не въехал, наконец, в предупредительно раскрывшиеся ворота.
Веро вышел из машины и огляделся. Он стоял перед красивым одноэтажным особняком, окруженным старым парком. Со всех сторон здание надежно ограждала глухая кирпичная стена. Наметанный глаз Веро сразу определил, что с внутренней стороны стена обтянута тонкой, почти невидимой проволочной сеткой, должно быть, под током.
Из подъезда особняка навстречу ему уже спешил молодой человек в штатском, но с явной военной выправкой.
— Поздравляю с приездом, господин Веро. Меня зовут Курт.
— Благодарю вас, Курт. Господин полковник меня ждет?
— Он просил передать, что прибудет через час. Позвольте проводить вас в вашу комнату.
Комната понравилась Веро — большая, светлая, обставленная старинной мебелью красного дерева с затейливыми бронзовыми украшениями.
На стуле возле кровати висел отлично сшитый серый костюм, возле двери комнатные туфли и отлично начищенные ботинки. На покрывале кровати чья-то заботливая рука разложила белоснежную, тонкого голландского полотна рубашку, галстук, нижнее белье.
Даже не примеряя, Веро отметил, что вся одежда подобрана точно по его размерам.
В шкафу еще один костюм — темно-коричневый, плащ-дождевик, комплект незнакомой военной формы — черной, только с одним серебряным погоном.
Он прошел в блестевшую никелем и кафелем ванную — сейчас это было, пожалуй, самое главное. Отличная золлингеновская бритва, лежавшая на стеклянной полочке перед зеркалом, привела его в превосходное настроение.
Гладко выбритый, освеженный, словно вновь родившийся, Веро повязывал галстук, когда дверь распахнулась и в комнату вкатился, стремительно перебирая коротенькими ножками, уже далеко не молодой, но необычно подвижный, толстый человечек с большой лысиной. Одет он был в кремовый костюм из тонкой фланели.
— Здравствуйте, дорогой Георг! Наконец-то!
— Господин полковник!
Они поздоровались. Толстяк вытащил из бокового кармашка пиджака клетчатый носовой платок и долго утирал им прослезившиеся глаза. Потом он снова забегал вокруг стола, упругий, как мячик, восторженно восклицая:
— Это великолепно! Это великолепно! Какой сюрприз! Какой сюрприз! Когда мы виделись в последний раз?
Веро добродушно улыбнулся:
— В сороковом, мой полковник. Я уже был в училище. После того, как вы помешали мне кончить университет.
Толстяк схватил со стола тяжелый бронзовый колокольчик и отчаянно зазвонил. В дверях комнаты бесшумно вырос Курт.
— Обед!
— Слушаюсь!
За едой полковник по-прежнему болтал без умолку. Потом стал задавать вопросы.
— Как вам удалось перебраться в Ташкент?
— Это было полтора года тому назад. Собственно говоря, даже не знаю, кому обязан. Но это оказалось весьма кстати. Моя фиктивная невеста — вы ее знаете как «Риту» — стала работать в квартирном бюро, это было очень удобно. За день ей удавалось собрать прорву информации, там можно было спокойно встречаться со своими людьми, не вызывая подозрений.
— Да, мы вами довольны. Вы хорошо поработали в Средней Азии. Адмирал был удовлетворен.
Георг улыбнулся.
— Ладно уж, выдам секрет, вы награждены Железным крестом. Получите в Берлине. Поздравляю, поздравляю.
Полковник распахнул объятья и крепко облобызал Георга, толкнув его при этом тугим, круглым животиком.
— Но, Георг, — тут же вскричал он. — Я, конечно, очень рад, что вы, наконец, среди своих. Но скажите, ради бога, почему вы так неожиданно покинули Ташкент?
— По чистому недоразумению, — пожал плечами Георг. — Вы, полковник, должны себе представить обстановку советской военной школы. Все рвутся на фронт, даже те, кого прислали в школу после ранений. Каждый из моих коллег за год подавал по нескольку рапортов с просьбой откомандировать в действующую армию.
— Странно, — хмыкнул полковник.
— Если бы вы родились в России и прожили столько, сколько я, вы бы нашли это совершенно обычным. Чтобы не выделяться среди сослуживцев, я тоже регулярно подавал рапорты в полной уверенности, что начальник школы полковник Галактионов меня никогда не отпустит. А тут, как нарочно, школу приехал инспектировать какой-то генерал из Ставки. Ему попался на глаза мой последний рапорт, и он... удовлетворил его. Через три недели я уже был на фронте. Хорошо, что хоть успел дать знать о себе.
— Как удалось перейти?
