— Довольно легко. На этом участке фронта затишье. Пошел ночью осматривать передний край, переполз на ничью землю, вернее ничье болото, и попал прямо в руки наших разведчиков. Вот память от первого знакомства... — И Георг тронул уже успевший стать лиловым кровоподтек под глазом.
Он помялся в нерешительности несколько секунд, потом все же спросил:
— Вы случайно не знаете, что с моими берлинскими родственниками?
Полковник встрепенулся.
— Извини, Георг, надо было раньше тебе о них рассказать. Конечно, все знаю, специально наводил справки. Старый Альберт умер еще в сороковом, я тебе писал (Георг утвердительно кивнул). Твой братец Курт на фронте, командует под Ленинградом танковой ротой, был ранен и награжден. Клара во Франции, служит переводчицей в оккупационных войсках. Так что в Берлине сейчас только тетка Катарина, она, конечно, постарела, но держится молодцом... Правда, у нее теперь другой адрес, старый дом в прошлом году разбомбили англичане.
— Я смогу с ней увидеться?
Полковник фон Заурих отрицательно покачал головой.
— К сожалению, пока это невозможно. Моя старая приятельница Катарина милейшая женщина, но болтлива... А твой приезд пока — государственная тайна...
— Понимаю вас, господин полковник.
Они помолчали. Потом фон Заурих спросил:
— Ты не забыл Берлин?
Георг оживился:
— Что вы! Как можно! Более красочного зрелища я не видел в жизни! Ведь это было в тридцать шестом!
Георг действительно до мельчайших подробностей помнил то жаркое берлинское лето — олимпийское лето. Непрерывные фейерверки, факельные шествия, гремящая с утра до вечера бравурная музыка. По личному приказу Гитлера специально для олимпиады был построен громадный стадион. Весь город разукрасили тогда словно рождественскую елку. По вылизанным — без единой пылинки — берлинским улицам под звон фанфар и барабанный грохот маршировали штурмовики в новеньких коричневых рубашках и скрипящих ремнях, исступленная толпа восторженно приветствовала каждый успех немецких спортсменов, для них был даже придуман специальный орден. Витрины магазинов ломились от давно не виданных берлинцами товаров и продуктов. Населению рекомендовалось выходить на улицу только в праздничной одежде. Такой запомнилась Георгу столица третьего рейха в его первый и пока единственный приезд.
— Теперь город, конечно, не тот, — со вздохом сказал фон Заурих. — Светомаскировка, карточки, есть разрушения. Но дух берлинцев неколебим, как воля нашего фюрера.
За окном сгустились сумерки. Георг было потянулся включить торшер, но полковник остановил его:
— Не нужно.
Он налил себе еще рюмку коньяку. И странное дело: Георг вдруг почувствовал, что перед ним сидит вовсе не добродушный, жизнерадостный толстяк, а совсем другой человек. Этот другой спокойно, неторопливо допил свой коньяк, аккуратно вытер губы салфеткой и неожиданно сдержанным голосом сказал:
— Ну, а теперь, мой дорогой Георг, поговорим о делах.
— Я весь внимание.
И полковник Франц фон Заурих, заместитель начальника одного из трех главных отделов абвера, обрисовал своему протеже обер-лейтенанту Георгу фон Дихгоффу всю сложность и двусмысленность его положения.
3
...Отец Георга, или, если угодно, Юрия, — Иван Иванович Диков — происходил из давным-давно обрусевших немцев, еще его дед носил фамилию Дихгофф. Но хотя его предки уже несколько поколений жили в России, Иван Иванович считал себя все-таки немцем и русское свое имя-отчество рассматривал лишь как уступку окружающим. Россию, однако, он все же по-своему любил и жизни своей вне ее не мыслил, хотя сам этой истины до конца не осознавал.
В 1910 году он уехал в фатерланд — российское высшее образование, по его убеждению, ровно ничего не стоило по сравнению с дипломом самого захудалого из германских университетов. Так полагать у него были некоторые основания, поскольку три последних поколения Диковых принадлежали к чиновному люду (правда, никто из них выше надворного советника так и не поднялся), а в этой своеобразной среде немецкий диплом почитался много выше российского, хотя, говоря откровенно, для того, чтобы занимать пост столоначальника в каком-либо департаменте или ведомстве, никакого высшего образования вовсе не требовалось.
В Иене Иван Иванович, как человек от природы необщительный и застенчивый, близко сошелся только с двумя студентами, ибо буйные манеры многих буршей, для которых лекции были лишь перерывами между попойками и дуэлями, его всерьез отпугивали. Один из двух его университетских товарищей был Альберт Дихгофф, не то двоюродный, не то троюродный брат Ивана Ивановича, второй — изящный и симпатичный молодой человек Франц фон Заурих, однокашник Альберта еще по гимназии.
Все трое очень дружили, казались неразлучными и в университете, и в свободное время. Но это только казалось, потому что у Франца фон Зауриха в отличие от братьев были и некоторые собственные интересы, а именно: он имел определенное отношение к ведомству знаменитого полковника Николаи — руководителя кайзеровской военной разведки.
Первая мировая война застала Ивана Ивановича уже в России. В армию его не призвали по врожденной болезни сердца, чем он остался очень доволен, поскольку смысла никакого в этой войне не видел и целей ее не понимал. Вплоть до ноября 1917 года он служил в одном из частных петроградских банков на довольно незначительной должности, поскольку из-за войны с Германией его немецкий диплом потерял всякую ценность. Никаких связей ни с Альбертом, ни тем более с Францем фон Заурихом он в те годы, естественно, не поддерживал.
В 1918 году судьба занесла его в Баку, где он женился. Через год у Диковых родился мальчик, которого для всех Иван Иванович назвал Юрием, но для себя Георгом. Юрий оказался очень способным к языкам, чему, впрочем, немало способствовала и сама жизнь в многоязычном городе. В результате к десяти годам он даже не знал толком, какой из языков его родной: русский, немецкий, азербайджанский, турецкий или персидский.
В 1930 году неожиданно умерла жена Ивана Ивановича, он затосковал и решил сменить место жительства, для чего и переехал в Москву, где довольно легко нашел себе должность заведующего сберкассой.
Трудно сказать, как сложилась бы жизнь Георга дальше, если бы отец его в один прекрасный день на Большой Дмитровке не столкнулся бы нос к носу с... Францем фон Заурихом, потерявшим, правда, свою юношескую стройность и изящество, но все таким же веселым и жизнерадостным. Фон Заурих, как оказалось, находился в Москве в командировке в качестве представителя крупной немецкой электротехнической фирмы.
Франц фон Заурих побывал в гостях у Диковых, где и рассказал, что он по-прежнему дружит с Альбертом Дихгоффом, который живет нынче в Берлине с детьми Куртом и Кларой, почти того же возраста, что и Юрий. Переписка между Иваном Ивановичем и его немецкими родственниками таким образом возобновилась.
Фон Заурих приезжал в Москву еще раза три-четыре и жил в ней подолгу. И непременно привозил Диковым посылки от родственников, подарки и, конечно, всякие теплые слова. Заурих очень привязался к Юрию, часто беседовал с ним на разные темы во время долгих прогулок по городу, рассказывал о Германии, всячески подчеркивал, что хотя Юрий и русский, но немецкого происхождения и должен знать историю своей прародины и понимать ее историческую миссию.
А потом случилось так, что в очередном письме Дихгоффы пригласили Ивана Ивановича и Юрия
