— Скажешь?
Хрипел Потап. Тогда Реброруб схватил длинный ореховый прут и стал изо всей силы бить им по мозолистым пяткам висевшего на жерди человека.
Бледный, дрожащий от волнения, наблюдал эту дикую пытку Березняк. Огромная ненависть переполняла его сердце, и вместе с тем он напряженно думал, как сделать так, чтобы ни один из мучителей не ушел от суда.
И вдруг свист прута заглушил предсмертный крик Потапа:
— Бей, катюга!.. Всех не перебьешь! Придет время — этот Черный лес расскажет людям, как вы меня мучили. И вашему Бандере и вам всем придет собачья смерть! Будьте вы прокляты!
Далекое эхо разнесло этот крик по соседним оврагам, за поточек, шумящий внизу, и, увидев нож, блеснувший в руке Смока, Березняк инстинктивно отвернулся…
…Когда его спустили в бункер к Хмаре, он долго еще не мог избавиться от чувства внутренней дрожи и тошноты. Неужели и ему уготована судьба Потапа? Ведь так мало прожито и сделано!
Хмара долго смотрел на геолога, прощупывая его холодным взглядом, и потом спросил:
— Видел тот цирк?
— Видел, — стараясь быть спокойным, ответил Березняк.
— Ну и что скажешь на это?
— Что скажу?.. Раз он предал…
— То-то и оно! — протянул Хмара. — Мы должны быть хитрыми, как змеи, и жестокими, как львы! И любого предателя со дна морского добудем. Ты согласен быть с нами?
“Оправдают ли меня потом, в случае, если жив останусь, свои? Поймут ли они, что иного выхода не было у меня?”
Мысли с удивительной быстротой пронеслись в сознании Березняка, прежде чем сказал он тихо:
— Согласен!
Откуда-то издалека доносился теперь к нему глухой голос Хмары:
— Стоит подбросить нам в МГБ хоть один протокол твоего допроса — если не “вышка” грозит тебе, то, во всяком случае, каторга…
Березняк грустно проронил:
— Я это понимаю…
— Ты выдал их военные тайны, а это не прощается! — бубнил Хмара.
Кивнул в знак согласия головой Березняк.
— Ты остался жив, а Почаевца уже нет, и нам ничего не стоит доказать, что ты предал его. И никто не оправдает тебя.
— Конечно, — согласился Березняк, — я это знаю.
— Итак, твоя карьера у большевиков кончена навсегда, — резюмировал Хмара. — А с нами ты не пропадешь. Сейчас только слепец может сомневаться в победе наших покровителей. Придут к нам курьеры, и мы снова связаны с западной демократией. Я советую тебе подумать.
— Я уже много думал и решил твердо! — сказал Березняк.
— Но, смотри, если только попробуешь обмануть, — пощады не жди. Попытаешься это сделать — крышка. Не только ты, но и все твои близкие порастут травой…
— Я это знаю… и не боюсь! — твердо сказал Березняк.
— Зажигай свечи, Реброруб!
С подчеркнутой торжественностью Реброруб прикрепил на краю стола теми же самыми руками, которыми он стегал подвешенного на жердине Потапа, две толстые церковные свечи, зажег их и, потушив карбидную лампу, отошел в сторону. Хмара снял со стены икону богоматери — копию той самой, что висела в соборе святого Юра во Львове, и поставил ее на середине стола.
Легкий сквознячок чуть колебал длинные зыбкие огоньки свечей, и они бросали тревожный отсвет на строгое лицо Хмары, его ассистента и свидетеля Реброруба и полное нервного напряжения лицо приводимого к присяге Березняка.
— Давай, — приказал Хмара, и его голос заглушил шум поточка под бункером.
Стоя перед иконой, косо поставленной на столе, держа кверху поднятую правую руку с распростертыми пальцами, Березняк глухо повторял за Хмарой слова бандитской присяги.
…Вся в лужах от недавнего дождя проселочная дорога вырвалась, наконец, из прохлады урочищ, Черного леса на одну из его опушек. Весело звучали здесь в тихий предзакатный час птичьи голоса.
В той же самой униформе, в какой был задержан Дыр, шагал сейчас рядом с Кучмой не кто иной, как подполковник государственной безопасности Николай Кравчук. Не только его внешность, прическа, но даже и походка отдаленно напоминали Дыра, а черный американский автомат подчеркивал это сходство.
— Если вы Параньку случайно не закрыли — все будет в порядке! — сказал Дмитро Кучма.
Трудно было ему держать себя на равных с Кравчуком, который еще совсем недавно допрашивал его в тюрьме, а сейчас пустился с ним вдвоем в этот трудный, полный опасностей маршрут, который в любую минуту может оказаться смертельным.
— “Паранька” — это настоящее имя или псевдоним?
— Псевдо. Как ее на самом деле зовут, я не знаю. Хмара знает, — сказал Дмитро.
Показалось вдали запущенное сельское кладбище. Дмитро проверил азимут по компасу и сказал:
— Кажется, это. Пошли!
Их встретили покосившиеся кресты с убогими венками, заросшие травой и крапивой могильные бугорки, дешевенькие униатские мадонны из побеленного песчаника. Над кустами поднимались две высокие пихты.
— Это там, — еще увереннее сказал Дмитро и пошел к пихтам.
Он шел все быстрее, продираясь сквозь заросли бузины к высоким деревьям. Под двумя пихтами стоял каменный крест, а на могилке под ним были рассыпаны цветы. Дмитро Кучма достал блокнот и, сверяя надпись на кресте с записью в блокноте, облегченно протянул: — Все сходится. Смотрите, — и показал блокнот Кравчуку.
На кресте виднелась надпись: “Павло Задерега. 1902 год рождения. Преставился 11 июля 1943 года. Упокой, господи, душу раба твоего”.
— Эта самая могила. Видите, цветы положены сегодня, как было условлено… Паранька здесь.
Они пошли дальше, и вскоре в просвете между деревьями, за лесной дорогой, возникла перед ними опрятная белая хата с деревянным крылечком, стоящая на отшибе села. На плетне висела куртка с вывороченными наизнанку рукавами.
— То второй знак: рукава наружу подкладкой, — шепнул Дмитро.
…Кучма осторожно пошел к занавешенному второму окну, где уже зажгли огонек, пытался заглянуть туда и потом поднялся на крыльцо. Держа наготове автомат, Кравчук издали следил за его движениями.
Дмитро пошаркал подошвами сапог о дорожку на крыльце, как бы вытирая грязь. Открылась дверь, и на пороге появилась миловидная сельская учительница Паранька. Темные волосы Параньки были заплетены коронкой.
— А что вы здесь делаете, дядько? — спросила учительница.
— Та видите, панночка, утомился с дороги и хотел у вас попросить воды напиться! — ответил словами пароля Дмитро.
— В лесу столько колодцев было, — улыбнулась Паранька.
— Кто знает, какая нечисть в них плавает? Может, жабы?
— Такой парень, а боится жаб?
— А кому они приятны? — и, заканчивая эту сложную процедуру опознавания, Дмитро протянул Параньке руку.
— Добрый вечер, — тихо ответила Паранька. — Давно приехали?
— Я не один.
— А где те?
— Там, возле ручейка.
