упасть — и все они сидят на волнах и чего-то ждут.
— Чего же они ждут, Нат? — спросила она.
Он посмотрел на нее, потом снова взглянул на лежащий перед ним листок с записью сводки новостей.
— Не знаю, — медленно сказал он. — Тут сказано, что птиц погнал голод.
Он открыл ящик, где лежал молоток и другие его инструменты.
— Что ты собираешься делать, Нат?
— Заложу окна и дымоходы, как сказано.
— Ты думаешь, они пробьют закрытые окна? Эти воробьи и синицы? Разве у них хватит силы?
Нат не ответил. Он не имел в виду воробьев и синиц. Он думал о чайках.
Он поднялся наверх и работал все оставшееся утро, закладывая досками окна в спальнях и заделывая трубы на крыше. Хорошо, что сегодня у него на ферме выходной, и он может распоряжаться собой. Это напоминало ему прежние времена, в начале войны. Он еще не был женат и устраивал затемнение в доме матери в Плимуте. Он еще сделал ей тогда бомбоубежище. Правда, она не успела им воспользоваться… Ему пришло в голову, что такие же меры следует принять и на ферме. Вряд ли хозяева позаботятся об этом сами. Слишком они легкомысленны, этот мистер Тригг и его жена. Скорее всего, они просто посмеются над ним.
— Обед готов! — крикнула из кухни жена.
— Сейчас иду.
Он оглядел плоды своей работы и остался доволен. Доски были точно пригнаны к оконным рамам и к кромкам дымоходных труб.
Когда обед закончился, и жена пошла мыть посуду, Нат снова включил радио послушать последние известия, которые передавались в час дня. Повторялось старое сообщение, записанное ими утром, но на этот раз сводка новостей была более развернутой. «Стаи птиц привели к беспорядку во многих районах, — говорил диктор. — В Лондоне в десять часов утра небо было полностью закрыто огромными стаями птиц: казалось, что на город опустилась огромная черная туча. Птицы массами садились на крыши, на оконные карнизы, на трубы каминов. Это, в основном, дрозды, обычные городские воробьи, которых очень много в Англии и на материке, и огромное количество голубей и скворцов, а также в массе живущие на лондонских реках черноголовые чайки. Картина была настолько необычной, что на многих улицах застопорилось движение, люди в магазинах и конторах бросили работу: улицы и тротуары были заполнены людьми, которые смотрели на птиц».
Далее сообщалось о различных инцидентах, еще раз было сказано о предполагаемой причине — голоде и холоде, наступивших для птиц внезапно, и повторены предупреждения хозяевам домов. Голос диктора был спокойным, ровным и вкрадчивым. У Ната создалось впечатление, что этот человек считал все подаваемые ему объявления тщательно спланированной комедией. Потом пошли объявления о вечерних развлекательных программах в Лондоне, которые отменялись только в дни выборов.
Нат выключил приемник, встал и начал заделывать окна на кухне. Жена смотрела, что он делает, держа на руках маленького Джонни.
— Ты и нижний этаж закрываешь? — спросила она. — Еще нет трех часов, а уже надо свет зажигать. Внизу-то зачем закрывать?
— Береженого и бог бережет, — ответил Нат. — Не надо играть с судьбой.
— Знаешь, что им нужно сделать? — сказала она. — Вызвать солдат и пострелять птиц. Это их быстро отпугнет.
— Я не против, — сказал Нат. — Только догадаются ли они?
— Когда докеры бастуют, они о солдатах сразу вспоминают. Их приводят разгружать корабли.
— Да, — ответил Нат. — Но ведь в Лондоне население сейчас восемь миллионов, если не больше. Ты знаешь, сколько там домов и квартир? Ты что, думаешь что у них хватит солдат, чтобы согнать птиц с каждой, крыши?
— Не знаю. Что-то ведь они обязаны делать! Нельзя же бездействовать!
Нат подумал про себя, что «они» наверняка в этот момент решают ту же проблему, но что бы «они» там, в Лондоне и других больших городах, ни придумывали, это не поможет людям здесь, за триста миль от столицы. Каждый хозяин должен позаботиться о себе сам.
— Сколько у нас запасов еды?
— Да ты что, Нат?
— Я ничего. Что у тебя в кладовке?
— Ты же знаешь — завтра день покупок. Я не делаю запасов, все равно они пропадут. Мясник тоже до завтра не появится. Завтра я схожу и что-нибудь принесу.
Нат не хотел ее пугать. Он подумал, что, может быть, завтра ей уже не удастся попасть в город. Он сам заглянул в кладовку и в буфет, где она держала банки с консервами. На пару дней хватит. Хлеба только мало.
— А булочник?
— Тоже завтра придет.
Он нашел немного муки. Если булочника не будет, этого хватит на одну булку.
— В прежние времена у людей было больше запасов, — сказал он. — Женщины пекли хлеб два раза в неделю, солили рыбу — в случае чего можно было выдержать целую осаду.
— Я попробовала дать детям рыбные консервы, но они им не нравятся, — сказала она.
Нат продолжал забивать досками окна кухни. А свечи? У них и свечей маловато. Не забыть бы ей купить их завтра. Ну, тут уже не поможешь. Придется сегодня лечь спать пораньше. А что, если…
Он встал, вышел во двор и постоял в саду, глядя на море. Солнце не появилось ни разу, и хотя сейчас было всего три часа дня, уже наступали ранние сумерки — небо было низким, тяжелым, бесцветным, как соль. Он слышал, как море злобно билось о скалы. Он решил еще раз сходить на берег и пошел по тропинке. Пройдя полпути, он остановился, увидев, что начался прилив. Скала, которая утром возвышалась над поверхностью, была теперь скрыта под водой. Однако не море сейчас занимало его — ему бросилось в глаза другое: чайки поднялись с воды. Их были огромные полчища — тысячи, сотни тысяч, и все они кружились над водой, выставляя крылья против ветра. Именно чайки стали причиной опустившихся на землю дневных сумерек. Все они летали молча, не издавая ни звука. Они парили кругами над морем, поднимались выше, падали камнем вниз, пробовали силы, пытаясь противостоять ветру.
Нат повернулся обратно и быстро побежал по тропинке обратно к дому.
— Я схожу за Джилл, — сказал он. — Подожду ее на автобусной остановке.
— Что случилось, — спросила жена. — Ты такой бледный!..
— Не выходи с Джонни наружу, — приказал он. — Держи дверь закрытой. Занавесь окна и зажги свет.
— Но ведь еще только три часа, — возразила она.
— Неважно. Делай, что тебе говорят!
Он заглянул в ящик с садовым инвентарем, стоявший во дворе под стеной дома, и достал оттуда мотыгу. Это было единственное пригодное сейчас орудие, не очень тяжелое в руке.
Он стал взбираться по тропинке в гору, где находилась остановка автобуса, то и дело оглядываясь через плечо. Чайки уже поднялись выше, круги их стали шире, они начали растекаться по небу огромными массами.
Он торопился. Хотя он знал, что автобус не придет к холму раньше четырех часов, он все-таки спешил. Хорошо, что никто не встретился по пути. Некогда было останавливаться и болтать.
На вершине холма он стал ждать. Он пришел слишком рано: до прихода автобуса оставалось около получаса. Восточный ветер порывами налетал на поля с холмов. Нат быстро замерз, стал топать ногами, дуть себе на пальцы. Отсюда хорошо были видны белые глиняные холмы, ярко выделяясь на фоне свинцового неба. Вдруг за ними поднялось что-то черное, похожее на большое пятно. Потом это пятно стало расширяться, расти в высоту и, наконец, превратилось в большое облако, которое вскоре разделилось на пять частей, растекаясь по всем направлениям. И тут он увидел, что это были не облака, а огромные стаи птиц. Он следил, как они движутся по небу, как стая пролетела менее чем в сотне метров над его головой. Птицы направлялись вглубь суши. Их не интересовали люди здесь, на полуострове. В стае, которая летела
