коридору, а все эти женщины с бельем кричали: «О, месье, месье!» и пытались его остановить. Сид побежал за ним по коридору, Малькольм вскочил в лифт, Сид за ним и начал просто избивать его.
После этого Малькольм уехал домой, он просто сказал: «Все, я ухожу». И оставил нас расхлебывать кашу с французской бригадой.
В: И что, Сид сильно его избил?
ДТ: Нет, никаких серьезных физических повреждений. Но психологически это был очень сильный удар для Малькольма, он был подавлен — знаешь, ненависть этого парня была нешуточной.
Итак, Малькольм отправился домой. Нам не удалось даже закончить съемки. И чтобы Сид спел «Мой путь», нам пришлось для него немного изменить слова, тут нам Нэнси помогла. Он даже обрадовался, когда узнал, что специально для него сделали изменения в песне. Потому что первоначальная идея, может, не очень хорошая, была такова: он всю песню поет так же, как пел Фрэнк Синатра. А Сид говорил: «Я хочу все сделать в стиле „Ramones'». И компромисс мы нашли такой — вступительный куплет он поет как Синатра, а потом уже в стиле «Ramones».
В: А почему Сид так ненавидел Малькольма? Он сам говорил что-нибудь про это?
ДТ: Да, говорил. Резон Сида был такой — не думаю, что правильный, — что он сам якобы придерживается каких-то рок-н-ролльных традиций, вместе с Нэнси и «Heartbreakers», а Малькольм его зажимает, не позволяя им играть, не давая им стать рок-н-ролльной группой, чего Сид действительно хотел, как мне кажется.
И еще он очень разозлился на фильм Расса Мейера, потому что тот проигнорировал саму группу. При этом Сид был доволен съемками в Париже, потому что знал, что он звезда в этом фильме, и он пытался сыграть как можно лучше, хотя он был достаточно болен. Мы все время пытались спрятать его куда-нибудь; сначала устанавливали камеры, вытаскивали его, говорили: ты делаешь то-то и то-то, и снова его прятали. Потому что иногда он был в таком состоянии, что запросто мог наброситься на кого-нибудь — у него был с собой нож, и он мог напасть на людей.
Мы много снимали его в еврейском квартале, где он расхаживал в майке со свастикой, и местные люди от него шарахались, была действительно серьезная напряженка. Все чувствовали, что Сид способен на ужасные вещи.
Вот, и он разлеживался в своей комнате, и мы не могли его вытащить оттуда — киношная бригада появлялась обычно в девять утра, а он просыпался только в двенадцать и валялся, требуя выпивки. Если официантки приносили ему водку с тоником вместо водки с апельсиновым соком, он мог швырнуть стакан прямо в них. Все стекла у него были вдребезги разбиты, и его погнали из отеля. Всех нас выгнали.
Я помню, прихожу однажды к ним после съемок — все из-за этой Нэнси, — а она порезала себе вены. Кровать вся в крови, она как бы изобразила попытку самоубийства, чтобы дать понять Сиду, что тот не должен ее бросать даже на несколько часов, даже на время съемок. С ней вообще все было очень странно. И из-за этого было еще труднее. Пока Малькольм был рядом, еще было полегче, но все равно очень трудно.
В: А как ты себя чувствовал, работая с Сидом?
ДТ (пауза): Ну, я думаю, просто… (пауза) конечно, временами я думал: все очень плохо, потому что он болен и просто физически неспособен работать. Но он хотел работать. Знаешь, он был очень… Он все время спрашивал: хорошо получилось или нет, могу я еще дубль сделать. Он хотел выглядеть как можно лучше и все спрашивал: «Как получилось? Как я там — нормально?» — и все в этом духе.
Но мы устали от всей ситуации в целом, потому что к нам зачастили наркоманы. Я помню первый день, мы еще не начали ничего снимать, только наняли французскую кинобригаду. Там был один французский менеджер — все они с телевидения, — и на следующий день я пошел к этому менеджеру и постучал в дверь. Там началась какая-то суета, грохот, звон, и кто-то прокричал из-за запертой двери: «Кто там? Кто? Полиция?» Я ответил: «Нет, это я», и когда они впустили меня, я заметил, что они быстренько что-то убирают. А на матраце лежал парень, и у него изо рта стекала струйка рвоты — явный наркоман, завтрашний покойник, и это оказался так называемый менеджер французского телевидения.
У меня было чувство, что мы окружены наркоманами всех мастей. О том, что Сид в Париже, слухи быстро разнеслись, и торчки приходили к нам в отель за деньгами. И это, как ты понимаешь, нам немного надоело.
Но причина, по которой мне вообще все это было интересно, заключалась в следующем: я верил — Сид как исполнитель обладает уникальными способностями сделать что-то такое, чего никто, кроме него, не может сделать. Знаешь, в нем было что-то жуткое. И он отлично спел «Мой путь».
21
