Израильскую, как бы поклоняется идолам…'
Конец тринадцатого века. Вопрос: 'В чем заслуга‚ если отправляешься жить на Святую Землю?' Ответ рабби Меира из Ротенбурга: 'В Талмуде сказано: тот‚ кто отправляется на Святую Землю‚ считается свободным от грехов. Это относится к человеку‚ который не совершает грехов‚ находясь на Святой Земле. Наказание за грех‚ совершенный на Святой Земле‚ тяжелее‚ чем за грех‚ совершенный в другом месте‚ ибо это подобно мятежу во дворце царя'.
Начало четырнадцатого века. Рабби Яаков из Сицилии и его друг письменно поклялись сделать всё возможное‚ чтобы рабби Яаков – несмотря на величайшие трудности – переехал в Эрец Исраэль: 'Мы‚ нижеподписавшиеся‚ клянемся на книге Торы способствовать господину Яакову переселиться в Эрец Исраэль‚ чтобы жить в Иерусалиме или его окрестностях‚ ибо там дом Всевышнего и врата Небес...'
Начало семнадцатого века. Главный раввин Праги Иегуда Лива бен Бецалель: 'Состояние изгнания – это отклонение от порядка‚ ибо Всевышний поместил каждый народ на соответствующее ему место... Согласно естественному порядку‚ пригодное для евреев место – Эрец Исраэль‚ где они должны жить как независимый народ'.
Семнадцатый век. Йосеф бен Исраэль из Йемена‚ составитель литургических гимнов: 'Поднимемся в нашу Землю с музыкой и песнопениями... Поселимся в Земле Обещанной и возвеселимся‚ большой и малый…'
ЗАБАЛКАНСКИЙ ПРОСПЕКТ
Лев Лунц‚ писатель: 'Я – еврей‚ убежденный‚ верный‚ и радуюсь этому. И я – русский писатель... Россия – моя родина‚ и Россию я люблю больше всех стран. Как примирить это?..'
Из повести Л. Лунца 'Родина' (1922 год):
'В Петербурге, летним вечером, я с приятелем за самогоном. В соседней комнате отец мой‚ старый польский еврей‚ лысый‚ с седой бородой‚ с пейсами‚ молится лицом к востоку‚ а душа его плачет о том‚ что единственный сын его‚ последний отпрыск старинного рода‚ в святой канун субботы пьет самогон. И видит старый еврей синее небо Палестины‚ где он никогда не был‚ но которую он видел‚ и видит‚ и будет видеть. А я‚ не верящий в Бога‚ я тоже плачу‚ потому что я хочу и не могу увидеть далекий Иордан и синее небо‚ потому что я люблю город‚ в котором я родился‚ и язык‚ на котором я говорю‚ чужой язык...
За стеной отец перестал молиться. Сели за стол: отец‚ мать‚ сестры. Меня не звали‚ меня уже три года не звали; я жил‚ как филистимлянин‚ в их доме. Их дом стоял под вечно синим небом‚ окруженный виноградниками‚ на горе Вифлеемовой. А мой дом выходил на Забалканский проспект – прямой, чужой‚ но прекрасный...
Магазин. В витрине зеркало. И в зеркале маленький человек, лысый, с узким лбом, с мокрыми хитрыми глазами, грязный и гнусный. Это я. Я узнал себя. И понял: всё, что во мне было прекрасного и древнего: высокий лоб и восторженные глаза – всё осталось там, на дороге, что бежит… в Иерусалим…
Петербург же раскинулся над Невой прямыми улицами и прямыми перекрестками. Стремительные‚ как солнечные лучи‚ улицы и огромные спокойные дома. А над Петербургом серое и холодное небо‚ родное‚ но чужое'.
