– Мы и не вмешивались.
– Да? А кто водку лил в заповедное озеро? Бутылками кидался? Женщин соблазнял?
Лучше бы он про женщин не напоминал. Мой надоедливый друг тут же надулся, сказал обидчиво и свысока:
– Да кто ты такой? Что ты за нами ходишь? Душу еще не купил, а уже командует.
Зыристый мужичок как подобрался:
– А продадите?
– Вот тебе!
Тогда он обиделся:
– Да без меня кто же вас пропустит! Отгадок простых не знаете. Всё в своем городе перезабыли. Ты хочешь попасть туда, где нет еще напряжения?
– Хочу.
– И я хочу, – сказал я.
Вынул из портфеля желтенький детский телефон-игрушку, набрал номер, дзынькнул звонком, сказал коротко:
– Со мной двое.
И мы пошли дальше.
Теперь уже он шел впереди, споро и ходко, а мы следом – нашалившими детьми.
– Вот я его из ружья, – бурчал мой надоедливый друг. – Вот я его навскидку. Вот я его влет.
Впереди была засека. На обе стороны. До левого и правого горизонта. Деревья подрублены умело, на большой высоте, завалены крест-накрест, верхушками к неприятелю, то есть к нам. Не пройдешь – не пролезешь. Как от татар отгородились.
Сунулись оттуда рожи неумытые, рты разинули радостно:
– Рогоуша недотыка брякоушечкой прикрыта. Чего на это скажете?
– Печь и заслонка, – ответил зыристый мужичок. – А вы кто есть?
– Бес Потанька да бес Луканька.
– Отворяйте.
А они мнутся:
– Смеяться не будете?
– Будем, – мстительно сказал мой друг. – И еще как.
Полезли оттуда два мужичка-опенка, драные, заплатанные, худородные, в шапках-ушанках не по погоде, спины подставили под лесину, поднатужились, закряхтели жалобно, чуть приподняли макушку.
– Про-ля-зайтя...
Мой друг колыхнулся от жалости:
– Помочь?
– Неа... – пыхтят. – Не надо. Служба у нас такая.
– Сколько же вам платят за эту натугу?
– Нисколько не платят. Хоть кричмя кричи, хоть лежмя лежи. Оживеть не с чего.
– Чего ж вы тогда стараетесь?
– А чего не стараться? Нам за это, может, тринадцатую зарплату дадут. Обещались. Хлебца не кинете?
И стали уминать с двух концов подаренную краюху:
– То ли любо!
Мы шли дальше.
– Чего ж народ не кормите? – спросили с пристрастием.
– А чего их кормить? – ответил. – И так ладно.
– Да кто ты такой? – напустился мой друг. – Ты кто есть в этой жизни?
– Анчутка. Черт вертячий. Освобожденный секретарь.
– Господи! – застонал. – И у них так же…
А тот на это:
– Церквей-то нету... Вот мы и расшалились.
Закряхтел от смущения.
Стоял впереди лес–красавец. Высокорослый. Голенастый. Прозрачный. Золотом прохваченный. Ствол к стволу ратью победной. Такой лес, что в небо дыра.
– Место заказное, – сказал мужичок на прощанье. – Попрошу не шалить. Глядеть можно, трогать нельзя. – И быстро: – Патрон дать?
– Какой патрон?
– Неразменный. Бьет без промаха. Сколько хошь. Перезаряжать не надо.
– А мы тебе чего?
Промолчал.
– Не надо, – сказал мой надоедливый друг. – Еще ружье чистить..
И мы вошли в лес.
Всего есть исполнена земля Русская...
Курение смолистое.
Гудение органное.
Свечение теплое.
Дыхание легкое.
От ствола к стволу, как от столпа к столпу.
– Ах! – сказал мой надоедливый друг, голову потеряв от ощущений. – Под темными лесами, под ходячими облаками, под частыми звездами, под красным солнышком, среди лугов привольных, среди полей раздольных, от немецкой земли и до китайской стены...
Прилипал к стволам, обнимал, увязал в смоле, скусывал ее натеки, жевал, мычал, наслаждался: в волосах иглы с паутиной.
Пружинила хвоя.
Качались макушки в облаках.
Уплывала земля из-под сомлевших ног.
– Ох, – сказали рядом, – ну и малинка! Мелка да сладка.
Глядел мужчина из глубины куста, с лица молод, размерами велик, голова копной трепаной, клал в рот ягодку за ягодкой, чмокал-соблазнял-приваживал.
– У нас тут малины, – говорил, – какая хошь. Белая, черная, усатая. Коси малину, руби смородину.
– Не, – сказали мы и пододвинулись на шажок. – На охоту идем.
– Какая теперь охота, – говорил. – Не сезон. Зайца драного не поднимешь.
– Не, – сказали мы и пододвинулись еще. – Отстрел разрешен. На пролет уток.
И положили в рот по ягоде.
– Какие тут утки, – говорил печально. – Тут и воды нет. И корму. И место непролетное. Давайте уж малинку щипать. Края наши – малинистые.
Потом было тихо. Малое время. Чего говорить попусту? Руки работают, рты заняты – в момент куст обобрали.
– Пошли со мною, – сказал. – Ложок знаю – земляника поспевает. Наберете – и по домам. То-то деткам радости.
– Какая такая земляника? – сощурился мой друг. – В сентябре, что ли? Плутуешь, дядя.
Пошли дальше.
Мой надоедливый друг снова шагал впереди, ружье держал наизготовку.
– Дурной глаз, – говорил, – пустая телега, баба со старухой, крик ворона – плохие приметы, лучше на охоту не иди. Да еще если встретят и скажут: «Принеси крылышко».
– Люди добрые, – сказали со стороны. – Принесли бы крылышко.
Мы так и подпрыгнули.
