Подумали. Бормотнули матерно. Полезли впопыхах наружу. Вслед собрались бежать.
– Эй! – заорал один, Фуфляй, должно быть. – Дозор не бросать. Батько шкуру сымет!
– Да кто он есть? Знать не знаем. Ты себе в яме кукуй, а эти мануфактуру подбирают...
– Ребята, – попросился мой друг. – Возьмите меня в атаманы. Я поведу вас на город, который еще не грабили. Никогда! Замки не отбиты. Ларцы не отомкнуты. Кладовые не тронуты. Девки не щупаны.
– Здрасьте, – сказал Фуфляй. – А я на что?
– Ребята, – заныл, – я лучше... Я поведу вас на свой дом. Кооперативный. Интеллигентный. Деятели искусств. В каждом холодильнике – початая бутылка. А то и две...
– Вреоошь! – загалдели. – Початая да недопитая? Мели больше!
– Мужики! – завопил Фуфляй. – Бздюх по правую руку. Базло – по левую. Не робей, ребяты, я за главного!
Потопали, плоскоступы, города брать.
Который на пути попадется, тому карачун.
– Ах! – закручинился мой сокрушенный друг, которым пренебрегли. – Удальцы. Шатуны. Пустоброд. Тать шаромыжная! Я бы их повел из квартиры в квартиру, с этажа на этаж. «Здравствуйте! Атаман Баловень. Вы меня не печатали? Жги, ребята! Аванс не платили? Круши, братцы!» А они на коленках ползают, они снисхождения просят. «Серванты не поцарапайте! Хрусталь не побейте! Собрания сочинений не растрясите!» Вот вам! Фига!... Слушай! – завопил в озарении. – Что-то давно у нас самозванца не было! Может, пора?.. Мы еще пойдем лущить ваши города!
Стоим в темноте.
Кругом перепахано.
Дороги нет.
Куда идти – неясно.
Друг мой корчится в бессильном величии.
И снова мигнуло желтым по правую руку. Да не один раз. Как поторопил кто.
Мы бежали на призыв, как бегут в атаку.
В темноте.
По минному полю.
С пулеметами заграждения, нацеленными в спину.
Внизу страх, впереди ужас, позади смерть.
Лезло в глаза. Цепляло за одежды. Хрустело под ногой. Сушьё-крушьё, дром-бурелом непролазный. И подмигивало, как подманивало. Как поваживало и подпруживало. Рыбой вело на крючке в подставленный уже сачок.
Стояла в низинке машина, травой обросла густо.
Занавесочки на окнах. Труба от печурки наружу. Дыра спереди фанерой забита. Завалинка подсыпана для тепла. Дверь мхом законопачена. А внутри – пуху натаскано, перьев, листа сухого вдосталь: лежбище, логово, укрытие на зиму.
Обошли, оглядели с сомнением: вроде наша.
В ночи не разобрать.
Сунули руку внутрь, зажгли лампочку, заодно отключили мигалку.
Лежали в машине двое, калачом свернулись в пуху, как собаки дворовые, нос в колени уткнули, и повизгивали легонько, мелко подергивали ухом, ногой сучили во сне.
– Это кто же такие, – чванливо сказал мой сокрушенный друг, – да в чьей же машине?
Гуднул что есть силы.
Взлетели. Головами врубились в потолок. Заметались по стенам. В тесноте переплелись конечностями. Руками загородились.
– Ты чё пугаешь?..
А мы – строго:
– Кто будете?
– Клохтун да ерестун.
– Какого племени?
– Сатанинского.
– Чем докажете?
– Поведением.
Нас не удовлетворило.
– Отгадку! Быстро! Маленький, красненький, на бабе сидел, на мужика захотел.
А они без промедления:
– Клоп!
– Верно, – говорю. – Вылазь из машины.
Вылезли. Жались друг к другу. Потирали озябшие коленки. Взглядывали боязливо. Друг мой прохаживался перед ними, как старшина перед строем.
– Так-так-так... С поста сбежали?
– Мужики погнали, – бормочут. – С ими свяжись... Сегодня их ночь! Мы уж тут, в дрёме, прокантуемся до весны...
– Да вы что! – говорю. – А миром владеть?
Развздыхались:
– Это не мы... Это мудреные черти. Алиох, Асмодеос, Антострапалос, Зерефер, – не нам, босоте, чета. Одним в яме сидеть, другим миром владеть.
– Ты погляди, – сказал мой сокрушенный друг. – Везде одинаково. Чего же тогда душу беречь? Для кого? Случаем не покупаете?
Тут он и появился, зыристый мужичок с пузатым портфелем. Как набежал впопыхах. Запыхался. Рот поразевал судорожно. Оглядел – обтрогал.
– Покупаем, – зачастил. – Новые и подержанные. Чиненые и ненадеванные. Латаные и перелицованные. Получите задаток!
– Ха, – увильнул мой друг. – Да я не продаю пока...
Но тот уже дергал антенну из портфеля, выпрастывал микрофон на веревочке.
– Намазывается, – передал в эфир. – Созревает помаленьку.
Тут он увидел двух дезертиров.
Они оседали заметно на ослабевших ногах, клацали без остановки зубами.
– Ну, – сказал зловеще. – Что мне теперь с вами делать? Кого в меду утопить, кого в пепле удушить?
Те и попадали на коленки, заскороговорили с перепугу в свое оправдание:
– И при Прокопе кипит укроп. И без Прокопа кипит укроп. И ушел Прокоп, а кипит укроп…
– Вы мне зубы не заговаривайте, – сказал брезгливо. – С Прокопом разберемся отдельно. Марш в яму!
– Да там мужики, – заканючили. – С пукалкой... Лучше уж тут кончи!
– Нет, – говорю, – мужиков. Города пошли брать. Областные и районные центры. Вряд ли теперь вернутся.
– Ах, – позавидовали. – Вот бы и нам с ими...
Пошлепали во мрак безо всякой охоты.
– Распустились, – сказал мужичок. – Разбаловались. Времена пошли – пугнуть некем.
– А раньше как?
– Раньше? Попом пугали. Монахом. Первым прохожим. Закрестит ужо! Я вам так скажу: естественный был отбор. Выживали сильнейшие. Богатыри. Летуны. Трупоядные бесы. Леший Володька! Чирий Василий!! Ты ему слово, он тебе семь. Ты ему семь, он тебя в ад. А нынче кто? Шалды-балды. Умирашки. Заморенная коровья смерть. Мельчаем и вырождаемся, граждане. Я вам больше скажу: где людям плохо, там и нам неладно.
Но мы уже лезли в машину.
