В 1920 году духовным лидером любавичских хасидов стал рабби Йосеф Ицхак Шнеерсон‚ который жил тогда в Ростове-на-Дону. Деятели местной евсекции угрожали ему репрессиями; рабби Шнеерсон переехал в Ленинград и возглавил Раввинский комитет‚ в который входили главные раввины Москвы‚ Минска‚ Харькова. Энергия и организаторские способности сделали рабби Шнеерсона религиозным лидером того времени‚ и не случайно на конференции раввинов в Коростене его избрали почетным председателем. Раввинский комитет получал от Джойнта ежегодную материальную помощь для проведения 'культурной работы'; деньги собирали и верующие евреи Советского Союза. Эти средства направляли на содержание нелегальных хедеров на территории СССР‚ где учились тысячи еврейских детей; в Москве‚ Ленинграде‚ Минске‚ Витебске были созданы иешивы‚ в которых по вечерам занималась молодежь.
Рабби Шнеерсона называли в ОГПУ 'одним из столпов еврейского религиозного движения'. В 1925 году он основал в городе Невель бейт-мидраш для подготовки раввинов и резников; его посланники разъезжали по городам‚ чтобы поддержать евреев и укрепить их в вере; в разные общины отправляли раввинов‚ меламедов‚ резников – взамен тех‚ кого арестовывали.
В 1927 году И. Сталин заявил: надо 'довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства'‚ – это неминуемо вело к трагическим событиям‚ которые наступили довольно скоро. Они описаны в воспоминаниях рабби Й. И. Шнеерсона 'Записки об аресте'‚ дополнены свидетельствами очевидцев и хасидскими рассказами о 'чуде освобождения' ребе, повторим с сокращениями эту историю, теперь уже в третьем лице‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора.
Лето 1927 года. Ленинград. Дом номер 22 на Моховой улице. В полночь в двенадцатой квартире неожиданно зазвонил звонок. Открыли дверь‚ и в квартиру стремительно ворвались вооруженные солдаты.
– Мы из ГПУ! Кто здесь Шнеерсон?
Группой командовал старший следователь Нахмансон‚ еврей из Невеля‚ его помощником был низенький‚ черноволосый Лулов из Риги. Два еврея-хасида пришли арестовывать Любавичского ребе‚ который был духовным наставником их родителей‚ предки которого были наставниками их предков. Произвели обыск‚ составили акт; ребе сложил вещи в маленький саквояж‚ передал его солдату‚ но тут подскочил Лулов и подхватил саквояж.
– Хасид остается хасидом‚ – зачастил он на идиш. – Мой дед носил свертки вашего отца‚ а я понесу ваши вещи.
Но ребе ему этого не позволил:
– Ваш дедушка был настоящий хасид и был достоин помогать моему отцу‚ когда тот шел по своим делам. Вы же уводите меня не по моей воле и хотите нести мои вещи? Такого удовольствия я вам не доставлю – именно потому‚ что хасид остается хасидом.
Машина проехала по ночному городу и въехала во двор дома на Шпалерной улице‚ где находилась следственная тюрьма. Ребе шел медленно по тюремному двору‚ у него болели ноги. На лестнице он напомнил Нахмансону‚ что тот разрешил ему повязывать в тюрьме тфилин и молиться.
– Забудьте здесь‚ что вы уважаемый всеми Шнеерсон‚ – грубо ответил Нахмансон. – Теперь вы самый обычный человек‚ которого накажут по всей тяжести преступлений!..
В большой комнате стояли длинные столы вдоль стен. За столами сидели секретарши с папиросами во рту и заполняли бумаги.
– Ваше социальное положение?
– Потомственный почетный гражданин.
– Род ваших занятий?
– Я занимаюсь исследованием‚ – ответил ребе. – Божественным исследованием‚ называемым хасидизм. А кроме того‚ изучением законов и предписаний еврейской религии.
– Как же я запишу все это? – перепугалась секретарша.
– А кто вас заставляет? Хотите – пишите‚ не хотите – не надо.
Секретарша заполнила анкету и взяла бланк‚ на котором было напечатано крупно: 'Ярлык N...' Над многоточием она написала цифру‚ и арестант получил новое имя: 'Ярлык N 26818'.
По пути в камеру ребе попросил конвоира‚ чтобы разрешил ему повязать тфилин и помолиться. Конвоир в ответ сообщил‚ что жил когда-то в местечке‚ видел как евреи молятся‚ но сейчас это невозможно. Конвоир шел впереди‚ ребе – за ним. Он решил помолиться на ходу‚ успел повязать тфилин на руку‚ но получил сильный удар и покатился вниз по железным ступеням. Металлический бандаж‚ который он носил много лет‚ сломался при падении‚ и острый кусок железа вонзился в тело. С огромным трудом ребе поднимался по лестнице. Кровь шла не переставая. Боль была нестерпимой. Сверху кричал начальник отделения:
– Веселее‚ старикан‚ чего карабкаешься? Время дорого...
В комнате ребе обыскали. Он снова попросил разрешения помолиться‚ но ему опять отказали. И тогда ребе быстро повязал тфилин‚ прочитал 'Шма‚ Исраэль' и начал молитву. В этот момент тюремщик повернулся к нему‚ вцепился в тфилин и заорал:
– Жидовская морда! В карцер посажу‚ изобью‚ изувечу...
Ребе успел закончить благословение: '...и царствуй над нами‚ Ты Сам‚ Всевышний‚ с любовью и милосердием'‚ – и его повели в камеру.
Духота. Тусклая лампочка. Железные койки‚ железный стол и железные двери‚ каменные глухие стены и невозможная теснота‚ при которой любое движение беспокоило соседа. Старожилы камеры встретили ребе приветливо‚ относились с уважением и помогали‚ чем могли. Через два дня его вызвали на первый допрос. Войдя в комнату‚ ребе сказал:
– Впервые вхожу в помещение‚ где собравшиеся даже не считают нужным привстать в знак уважения.
Следователь спросил‚ знает ли он‚ где находится. Ребе ответил:
– Конечно‚ знаю. В помещении‚ где по закону не следует устанавливать мезузу. Впрочем‚ есть и другие помещения подобного рода: например‚ конюшня или туалет.
На первом же допросе ребе заявил‚ что не будет отвечать ни на какие вопросы‚ пока ему не возвратят тфилин. Несмотря на крики и угрозы, он объявил голодовку‚ упрямо повторяя свое требование‚ и наконец следователи принесли тфилин в камеру. Допросы проходили каждый день‚ и однажды в комнату заглянул Нахмансон‚ который арестовал ребе.
– Мои родители‚ – сказал он‚ – были хасидами и долгое время оставались бездетными. И тогда отец поехал к Любавичскому ребе‚ получил от него благословение‚ Бог вспомнил о моей матери‚ и она родила сына. Этот сын стоит сейчас перед вами.
Следователи развеселились‚ а ребе в ответ на это рассказал о споре своего прадеда с одним ученым атеистом. Никакие доводы не смогли убедить атеиста‚ и тогда Цемах-Цедек‚ третий Любавичский ребе‚ сказал ему: 'Ты пересмотришь свои взгляды‚ когда придет к тебе час мучений'. Нахмансон выслушал это и замолчал...
На другой день после ареста рабби Шнеерсона в его квартире собрались руководители ленинградской общины. Политическая обстановка в стране была накалена. Великобритания разорвала отношения с СССР и предъявила резкий ультиматум. В стране была объявлена высшая боевая готовность для армии и флота. После убийства в Варшаве советского посла П. Войкова ОГПУ проводило массовые аресты. Крупный партийный деятель сказал дочери ребе: 'Молись‚ чтобы твой отец остался в живых'. А вскоре из Лениграда передали: за контрреволюцию‚ за организацию сети хедеров и иешив‚ за получение из-за границы денег для распространения религии: приговор – расстрел.
Раввины объявили пост в своих общинах‚ синагоги были переполнены‚ евреи молились за жизнь арестованного и подписывали петицию‚ которая начиналась словами: 'Освободите ребе!..' Из многих стран мира приходили письма и телеграммы протеста; правительство Германии официально запросило советского посла в Берлине‚ и тот ответил таким образом: 'Я уверен‚ что советское правительство не заинтересовано в лишении свободы раввина Шнеерсона. Расцениваю эту историю как попытку одного из секторов партии – так называемой еврейской секции – свести счеты с энергичным религиозным деятелем'. Председатель ленинградского ГПУ в любой момент мог отдать приказ о приведении приговора в исполнение‚ а на все письма в правительственные органы приходил стандартный ответ: 'Раввин Шнеерсон арестован законно‚ как злостный преступник‚ и приговор остается в силе'.
