сторону, и я стал прикуривать у него папиросу.
Через минуту вышел Коновалов. Он внимательно поглядел по сторонам, встряхнулся и быстро пошел по направлению к Никольскому рынку.
– Не упускай его ни на минуту! – сказал я Ицке, указав на Коновалова, и спокойно пошел по своим делам.
***
На другой день Ицка явился ко мне, сияя.
– Ну, что? – быстро спросил я его.
– Я все сделал. Они вместе, вдвоем, и в том доме!
– Сразу и встретились?
– Нет, много работы было. Уф, совсем заморил меня!
И начал рассказывать.
– Как он пошел, я за ним. Ноги у него длинные, идет так-то скоро, як конь. Он – в самый двор Никольского рынка. Я за ним,.. ну а по лестнице идти побоялся, вдруг догадается! Я и остался ждать. Ждал, ждал, думал, уж он прочь убежал, а он идет с каким-то евреем. Потом я узнал – Соломон Пинкус, старыми вещами торгует… Вышли они, Пинкус ему что-то говорит и рукой машет. Я совсем близко подошел и хотел послушать, но они на улицу вышли, и Пинкус только сказал: «Так смотри же!», а тот ответил: «Знаю!» – и разошлись.
Я перебил словоохотливого Ицку, крикнув нетерпеливо:
– Ты мне про Иванова говори! Видел его?
– Ну и как же! – обиделся Ицка.
– Так про это и рассказывай!
Ицка скорчил недовольную рожу и торопливо передал результаты своих наблюдений. Коновалов прошел в портерную на Фонтанке, у Подьяческой, и там встретился с Ивановым, который его поджидал. По описанию внешности, и опять же брюки, это был, несомненно, он. Ицка сел подле них, закрывшись газетой, и подслушал беседу, которую они вели на воровском жаргоне. Судя по тому, что он услышал, они сговаривались совершить грабеж с какими-то Фомкой и Авдюхой. После этого они вышли, заходили еще в кабаки и в пивные и наконец прошли в дом де Роберти, где находятся и сейчас.
– Ну, а если их уже нет? – спросил я.
– Тогда они придут туда снова,– спокойно ответил Ицка.
Я молча согласился с ним и торопливо оделся.
– Ваше благородие! – обратился ко мне Ицка.– Если бы вы дозволили мне выследить их грабеж, мы бы их на месте поймали.
Я отказался.
– И грабежа бы не было!
– Его и не будет, если мы Иванова арестуем.
Ицка грустно вздохнул и поплелся за мной. Я пришел в ближайшую часть и попросил у пристава мне в помощь двух молодцов. Он мне тотчас представил двух здоровенных хожалых.
Я приказал им переодеться в штатское платье и идти с Ицкой, чтобы по моему или его приказу арестовать преступника.
На Садовой, в нескольких шагах от Сенной, находился этот знаменитый в свое время дом де Роберти, кажется, не описанный в «Петербургских трущобах». А между тем это был притон едва ли не чище Вяземского дома. Здесь было десятка два тесных квартир с «угловыми» жильцами, в которых ютились исключительно убийцы, воры и беглые, здесь содержатели квартир занимались скупкой краденого, дворники – укрывательством, и, стыдно сказать, местная полиция имела с жильцов того дома доходные статьи. К воротам этого-то дома я и отправился сторожить свою дичь.
Часа два я бродил без толка, пока наконец Иванов не вышел на улицу. Я узнал его сразу, не увидев даже Коновалова, который шел позади. Узнав же, я зашел ему за спину и окрикнул:
– Иванов!
Он быстро обернулся.
– Ну, тебя-то мне и надо,– сказал я, подавая знак своим молодцам.
Спустя двадцать минут он уже был доставлен в часть, где мы вместе с приставом сняли с него первый допрос.
***
Поначалу он упорно называл себя Силой Федотовым и от всего отпирался, но я сумел сбить его, запутать, и он сделал наконец чистосердечное признание.
Все мои предположения оказались совершенно правильными.
В ночь с двенадцатого на тринадцатое июня он бежал из Красносельской этапной тюрьмы, разобравши забор. За ним погнались, но он успел спрятаться и на заре двинулся в путь.
Близ дороги он увидел чухонца и попросил у него курнуть. Чухонец радушно отдал трубку. Он ее выкурил и возвратил. Чухонец стал ее набивать снова, и тогда беглому солдату явилась мысль убить его. Он поднял топор, лежавший подле чухонца, и хватил его обухом по голове два раза.
Удостоверившись, что чухонец убит, он снял с него сапоги, взял паспорт и пятьдесят копеек, сволок труп в сторонку и зашагал дальше.
Не доходя до заставы, он увидел, что в нижнем этаже дачи открыто окно. Он перелез через забор, снял с себя сапоги и шинель, взял в руки здоровый камень и влез в окошко.
Забрав все, что можно, он надел одно пальто на себя, другое взял в руку и ушел, оставив в саду свое, солдатское. Преступник указал место, куда продал вещи Х-ра.
– И вещи-то дрянь,– окончил он признание,– всего двенадцать рублей выручил.
Я разыскал все вещи и вернул их хозяевам, сказав, что прекрасные его брюки пока носит вор.
– Нишего,– заявил немец,– я велю их вымыть! – и потребовал возвращения брюк.
***
Оба преступления были совершены тринадцатого июня, а двадцать третьего я представил все вещи и самого преступника.
Шувалов высказал удивление моим способностям, но я в то время и сам был доволен и гордился этим делом, потому что все розыски были сделаны мной только на основании логически построенных соображений.
Страшное дело кровавой красавицы
Коротенький Гусев переулок, соединяющий Лиговку со Знаменской улицей, в то время не был еще застроен пятиэтажными домами и казался огороженным с двух сторон заборами. За заборами раскинулись широкие дворы с садами, а в середине дворов стояли обыкновенно одноэтажные деревянные домики, невдалеке от которых размещались конюшни, сараи, ледник, прачечная и дворницкая избушка.
Дом, в котором произошло это странное убийство, был двухэтажным. В нижнем этаже жил майор Ашморенков с женой, сыном-кадетом и прислугой. На втором этаже в мезонине проживал домохозяин, коллежский советник Степанов.
В июне месяце 1867 года рано утром в Духов день майор, его жена, сын и девушка-прислуга были найдены убитыми.
***
Было десять часов утра. Я только что приехал с дачи в своей одноколке, когда запыхавшийся квартальный ввалился ко мне и прокричал:
– Страшное убийство! Двое, трое, четверо!
– Где?
– В Гусевом переулке.
– Едем.
Захватив с собой одного из агентов, ловкого Юдзелевича, я прыгнул в одноколку и поехал, приказав оповестить судебные власти.
У ворот и во дворе уже толпились зеваки. Будочники отгоняли их, переругиваясь и крича до хрипоты. У крыльца меня встретили бледные пристав и помощник.
Я прошел за ними в квартиру майора. Картина, представшая перед глазами, произвела на меня
