Недолго думая, он нахлобучил ее на голову Гребенникова, и они начали осторожно спускаться по лестнице. Отперев ключом парадную дверь, они очутились на улице и пошли к Невскому.
Проходя мимо часовни у Гостиного двора, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Шишков, чтобы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Гребенников, купив у монаха за гривенник свечку, поставил ее перед образом Спасителя, преклонив перед иконой колени.
Затем они расстались, условившись встретиться вечером в трактире на Знаменской. При прощании Шишков дал Гребенникову золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.
***
После признания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре состоялся суд. Убийцы были осуждены на каторжные работы, на семнадцать лет каждый.
***
Впечатление, произведенное признанием Гребенникова, было громадным. Австрийский посол граф Хотек лично приезжал поблагодарить меня и любезно предложил ходатайствовать для меня перед Его Величеством Императором Австрийским награду.
Убийство под сенью святой обители
– Вечерня отошла. Братия Александро-Невской лавры, помолясь, разбрелась по кельям. Войдя в свою келью, иеромонах Илларион позвал монастырского служителя Якова:
– Вот что, чадо, принеси-ка ты мне дровец да купи табачку, нюхательного, знаешь, «березинского».
– Слушаю, отче! – ответил служитель из бессрочно отпускных рядовых, Яков Петров.
Он сбегал за дровами, принес их в келью Иллариона.
– Прикажете, отче, затопить?
– Нет!.. Оставь, сам после это сделаю. А ты вот насчет нюхательного зелья…
Яков отправился. Но хоть и в монастыре он живет, а не оставляет его лукавый своими искушениями да наваждениями. Любит Яков выпить, ох, как любит! Так случилось и на этот раз. Отправляясь за табаком для иеромонаха Иллариона, повстречал он за оградой лавры своего приятеля, разболтались они и решили зайти в ближайший трактир раздавить сороковочку.
– Мне, слышишь, братец, некогда. За табаком послали меня, долго прохлаждаться не будем.
Но искушение оказалось сильнее. От одной посудины перешли к другой, и время в разговорах прошло незаметно.
Было около восьми часов вечера, когда Яков возвратился с «березинским» нюхательным зельем. Не без робости подошел он к келье отца иеромонаха. Постучал. Никакого ответа. Позвонил. Молчание. «Верно, к кому из братии пошел Илларион»,– подумал Яков.
Поздно вечером попытался он вторично вручить Иллариону пачку табаку, но келья по-прежнему была заперта. Настала заутреня. Потянулась лаврская братия в церковь, а иеромонаха Иллариона среди них нет. «Что за чудо? – думает Яков.– Неужто отче иеромонах проспал?»
Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков отца Иллариона. «Неладно тут что-то»,– решил Яков и, лишь только отошла обедня, подошел к келье Иллариона и стал смотреть в замочную скважину. И почти в ту же секунду тихие, спокойно-величавые коридоры монастыря огласились страшным, полным ужаса криком Якова «Убили! Убили!». Этот крик, глухо подхваченный эхом монастырских сводов, прокатился по лавре. Из келий повыскакивала встревоженная братия.
– Что такое? Кто убил? Кого убил? – посыпались возгласы испуганных монахов.
– Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! – неистово кричал ошалевший от ужаса Яков, мчась по коридору.
Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария, ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:
– Бегите, отче, к благочинному…Дайте знать… Отец иеромонах убит!
– Что? Как?!
– Подошел это я к келье его, дай, думаю, погляжу, что такое значит, что отец Илларион ни к утрене, ни к обедне не выходил. Посмотрел я в замочную скважину да и обмер. Вижу – лежит Илларион на полу, весь в крови…
– Скорей… Скорей…– заволновался иеромонах Нектарий.– К отцу благочинному… К казначею…
Невообразимая паника воцарилась в лавре. Братья суетливо перебегали с места на место, охая и крестясь. Через несколько минут к келье иеромонаха Иллариона подошли благочинный лавры, казначей и иеромонах Нектарий. Сзади пугливо жались монахи.
***
В три часа дня ко мне в кабинет поспешно вошел, вернее, вбежал правитель канцелярии:
– Ваше превосходительство, страшное злодеяние! Убит иеромонах Илларион из Невской лавры! Сию минуту нам дали знать об этом!
Я вскочил.
– Сейчас же сообщить прокурору и следователю. Через десять минут я уже летел к месту убийства. У ворот лавры я встретился с судебными властями. Наскоро поздоровавшись, мы направились к огромному зданию, в котором находились кельи монашествующих.
– Сюда… Сюда пожалуйте…– понуро указывал нам дорогу пожилой монах с бледным, скорбным лицом.
Крупные слезы катились по его лицу.
У входа в монастырское общежитие нас встретил благочинный.
– Несчастье у нас, господа…– проговорил он, осеняя нас благословением.Иеромонаха убили.
Мы вошли в келью убитого. Тело иеромонаха Иллариона лежало в прихожей, поперек комнаты, головой в сторону входных дверей, руки раскинуты. Лицо покойного было обращено вверх. Горло проколото в нескольких местах. Зиявшие раны были полны уже запекшейся кровью. Огромные лужи крови виднелись и вокруг трупа. Он, казалось, плавал в кровавом озере. На правой ладони убитого виднелся глубокий порез.
– Несчастный отчаянно защищался,– заявил нам доктор.– Видите эти раны на руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить.
– А вот и орудие преступления,– сказал я, поднимая с пола два ножа.
Один из них был хлебный, другой – перочинный, лезвие которого было согнуто.
– Убийца, очевидно, во время борьбы поранил изрядно себе руки. Видите, вся ряса убитого испачкана отпечатками кровавых пальцев,– вмешался судебный следователь.
Вместе с прокурором и следователем мы занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.
За перегородкой этой комнаты, у окна виднелась лужа крови. Брызги ее попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате тоже повсюду следы крови. Комод, шкатулка взломаны, на них кровавые следы от рук. На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара.
– Убийство совершено с целью грабежа,– заметил я.
– Без сомнения,– ответил следователь.
– Убийца порезал себе руки. Это очень важная улика.
– Семь проколов горла! – обратился к нам доктор.– Убийца, которому оказали ожесточенное сопротивление, не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар, поэтому, видите, сколько ран на горле жертвы.
– Ага! – воскликнул я, заглянув в печь.– Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке свою одежду.
Покончив с осмотром, мы приступили к первоначальному допросу.
– Скажите, отец благочинный, слыл ли покойный за человека состоятельного?
– Не думаю. Мне, конечно, в точности неизвестно, сколько у отца Иллариона было денег, но предполагаю, что о больших суммах не может быть и речи.
– Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть известны распорядки вашей
