присутствии полиции».
Женщина вышла из лавки, держа в руках коробку с папиросами. Она тревожно огляделась по сторонам, потом быстро-быстро вошла в ворота и почти бегом бросилась к подъезду.
«А схватка, пожалуй, выйдет жаркой,– размышлял Жеребцов.– Митрофанов не такой человек, чтобы легко отдаться в руки полиции, надо держать ухо востро… Но интересно знать, как он вывернется из засады?»
Потянулись минуты. Жеребцов не сводил глаз с подъезда, около которого застыл в выжидательной позе бравый дворник. У ворот, тихо переговариваясь, стояли агент и околоточный. Городовой переминался с ноги на ногу. Вдруг в подъезде опять появилась та же женщина. Одета она была в ту же драповую жакетку, на голове был тот же белый платок, в котором она приехала сюда. Женщина вышла из ворот, повернула направо и пошла скорым шагом.
Околоточный и агент сделали Жеребцову знак, как бы спрашивая, не надо ли ее догнать, остановить. Жеребцов отрицательно покачал головой.
Минут через двадцать к воротам дома подъехала невзрачная карета, кучер осадил лошадей. Распахнулась дверца, и из кареты быстро выскочила все та же женщина.
Лишь только она скрылась в подъезде. Жеребцов подбежал к карете и быстро спросил кучера:
– Куда нанят?
– В барачную больницу, отвезти больную женщину,– ответил кучер.
– Господа, будьте наготове! – шепнул Жеребцов. Затем, сделав знак рукой дворнику, на что тот молодцевато выпрямился, он сам встал около кареты. Кучер невозмутимо восседал на козлах. Прошло несколько томительных минут ожидания. Вдруг Жеребцов вздрогнул и выпрямился. Двери подъезда распахнулись, и в них появились… две женщины. Одна из них была та, которая приехала с Митрофановым, другая – очень высокого роста, одетая в черное платье, бурнус и укутанная черным платком, так, что не было видно лица.
Все участники облавы пришли в недоумение. Они ожидали выхода Митрофанова, а тут вдруг две женщины. Агент Проскурил и околоточный надзиратель быстро взглянули на Жеребцова, спрашивая взором, что же теперь им делать. Взглянули… и поразились еще больше. На лице Жеребцова была радостная ухмылка. Момент – и он, подав условленный знак дворнику, устремился к вышедшим женщинам. Дворник, получивший от Жеребцова приказ схватить мужчину, теперь, при виде женщин, по-видимому, совсем растерялся. Он пропустил их спокойно мимо. Тогда Жеребцов, заметив замешательство своих помощников, первым подскочил к высокой женщине в черном, схватил ее за горло и крикнул:
– Хватайте ее! Хватайте Митрофанова!
Дворник и околоточный надзиратель налетели на мрачную черную фигуру сзади и схватили за руки. Силища у «женщины» оказалась непомерная, и ей тут же удалось выдернуть одну руку.
– Врешь!.. Не дам!.. Не вывернешься!..– пыхтел бравый дворник, борясь с черной фигурой.
Когда руки преступника были скручены, вопль разъяренного бешенства огласил двор:
– Э-эх, попался!!
Любовница Митрофанова от испуга и волнения едва держалась на ногах и была близка к обмороку. Через пять минут они уже ехали в управление сыскной полиции в карете, которую сами же и наняли.
***
Я беседовал с моим помощником Виноградовым, когда вошедший Жеребцов радостно сообщил:
– Митрофанов здесь!
– Ловко! – вырвалось у меня.
– Здравствуйте, Митрофанов,– начал Виноградов, подходя к тому.– Мы ведь с вами старые знакомые.
– Действительно,– послышался спокойный, ровный голос Митрофанова,– я имел несчастье здесь бывать. Но тогда я знал, за что и почему меня брали и привозили сюда. А теперь недоумеваю. Ведь я не совершил никакого преступления.
– В самом деле? – насмешливо обратился я к нему.– Значит, вы не сознаетесь, что убили Настасью Сергееву и обокрали ее хозяина Шнейферова?
– Я не могу сознаться в том, чего не совершал.
– Так-так… Ну а зачем же на тебе, голубчик, это странное, не свойственное твоему полу одеяние? Зачем ты в бабу перерядился? Кажись, теперь не масленица, не святки.
– Так просто… Подурачиться хотелось…
– Уведите его! – приказал я.
Когда он ушел, я обратился к Виноградову.
– Мне кажется, что нам выгоднее прежде допросить его любовницу. Так как их схватили почти врасплох, они не имели возможности сговориться друг с другом.
– Совершенно верно.
– Введите женщину! – приказал я.
– Знакома ли ты с Митрофановым?
– Знакома,– ответила арестованная Ксения Михайлова.
– Ты с ним находишься в любовной связи?
– Да,– тихо прошептала она.
– Ну, рассказывай, как ты познакомилась с ним и потом все вообще, что тебе известно о нем. Рассказ ее свелся к следующему.
***
Около двенадцати лет тому назад, будучи еще девочкой, она более полугода жила в качестве прислуги у родителей Митрофанова, затем, уйдя от них, потеряла Митрофанова из виду. В прошлом году, арестованная в Литейной части по обвинению в краже вещей у господ Гончаровых, в конторе смотрителя встретилась с доставленным для содержания Николаем Митрофановым. Встреча была радостная и трогательная. Вор и воровка умильно вспоминали о заре туманной юности. Содержась в одной части, она нередко встречалась с Митрофановым.
Но вот оттуда ее перевели в тюрьму. А девятнадцатого марта закончился срок ее заключения, она была выпущена и оставлена на жительство в Петербурге.
'Вышла я из тюрьмы и сильно стала тосковать по Митрофанову. Узнала я, что он все еще в Литейной части содержится. Вскоре получила от него открытку, в которой он просил меня навещать его раза четыре в месяц. Обрадовалась я, поспешила к своему ненаглядному. Стал он мне тут говорить, что скоро вышлют его из столицы. «Тяжко,– говорил он,– с тобой разлучаться, Ксюша. Люблю я тебя вот как!» Заплакала я, да и говорю: «А зачем нам разлучаться? Куда тебя погонят, туда и я пойду за тобой. И мне без тебя жизнь не в жизнь».
Наступил конец августа. Отбыв заключение, Митрофанов, приговоренный к административной ссылке, был отправлен этапным порядком в Лодейное Поле Олонецкой губернии.
Оставив своей сестре Устинье Михайловой свой сундук и чемодан Митрофанова с его вещами, Ксения Михайлова отправилась вслед за Митрофановым в Лодейное Поле. Но, не доезжая до этого места, на станции Сермус она встретилась с Митрофановым, уже возвращавшимся в Петербург.
– Приехав в столицу,– продолжала свой рассказ Михайлова,– мы направились на Петроградскую сторону, в какую-то гостиницу, где пробыли три или четыре ночи. Из этой гостиницы перебрались в другую, где пробыли до утра седьмого сентября. Там мы только ночевали, а дни проводили в прогулках и посещениях знакомых Митрофанова, которых я не знала. В понедельник седьмого сентября я условилась с ним, что в этот день мы переедем в комнату к знакомой Пелагее Федоровой, содержащей на Песках квартиру. В семь часов вечера переехала я с нашими вещами туда и стала поджидать своего возлюбленного. Он, однако, явился только утром на следующий день. «Где ты был?» – спросила я его. «У знакомых»,– ответил он.
Далее Михайлова рассказала, что в этот же день они поехали в Шлиссельбург, где, по словам Митрофанова, ему надо было повидать свою бабушку, чтобы перехватить у нее денег. Однако никакой бабушки он не видел. Гуляли, угощались, ночевали в гостинице, а утром, возвратившись в Петербург, прямо с вокзала проехали к Устинье Михайловой, где и были схвачены.
