– Алексей? – глаза девушки предательски блеснули, но Виктор Петрович этой мимолетной перемены в лице Ирины не заметил.
– Может быть, может быть… Кстати, ты читала «Ледяной дом» Лажечникова?
– Читать не читала, но слышала. Что-то такое построили при Петре Первом.
– При его племяннице, Анне Иоанновне.
– Да какая разница! Все равно – сто лет назад.
– Вот именно. И даже больше, чем сто. И вот в наше время Сергей изобрел дома… знаешь из чего? Из воды. Ты бы хотела жить в водяном доме?
– Нет, не хотела бы. Мне бассейна хватает. Дом должен быть теплым, уютным… С семейным очагом. А какой уют, какой очаг посреди воды?
– Молодец, – Виктор Петрович потрепал девушку по щеке. – Я тоже так думаю. Но представительский коттедж с водяными стенами я все-таки обязательно построю. Закажу Сергею проект… Ты только подумай: ни у кого в мире нет такого дома!
– Понятно. Это чтобы все обалдели.
– Примерно так. Буду устраивать там вечеринки, а главное – возить туда деловых партнеров. Будет очень кстати, если перед подписанием контракта у них шарики слегка зайдут за ролики. А если еще в Венеции эта идея получит какой-нибудь приз, то я куплю у Сергея патент на водяные дома. Любые деньги заплачу, не то что какой-то миллион фунтов.
– Ну а монах? Его ты как собираешься облагодетельствовать? Им ведь вроде житейские блага ни к чему.
– Геннадию надо просто помочь отреставрировать церковь. И лично проконтролировать работы. Если окажется, что он бескорыстный, толковый иеромонах, то…
– То ты купишь ему собственный монастырь, – пропела Ирина.
– Фу как вульгарно! Не надо, Иришка, смеяться над святыми вещами.
– Но ведь я угадала или почти угадала, верно? – вздохнула девушка. – Ты ведь у нас такой.
Если у кого-то из твоих друзей заболит зуб, то ты купишь ему стоматологическую клинику.
Виктор Петрович рассмеялся: все-таки своим простеньким умом Ирина довольно правильно определила «бычий обычай» магната решать все проблемы радикально и всеобъемлюще.
– Нет, монастырь мы покупать не будем. Другое дело – поручить Геннадию возглавить реставрацию Крестовоздвиженского монастыря, там сейчас автобаза. А какой красивый там собор, какие башни по углам крепостных стен! Ну, с транспортниками я вопрос решу, а вот с епархией…
Казалось, Виктор Петрович разговаривает не с Ириной, а с самим собой: он лишь озвучивал переполнявшие его идеи, а вовсе не спрашивал мнения девушки.
– Я ведь уже давал архиепископу крупную сумму денег на восстановление Крестовоздвиженского монастыря, три года назад. А он взял и употребил их на строительство епархиального дома. Целый дворец отгрохал. Нет, я понимаю, что он не себе лично, что управление епархии действительно нуждалось в достойном помещении. И все-таки как-то обидно. У нас в России практически повсеместно восстановление святынь начинается с возведения хором для священноначалия. А храмы так десятилетиями и остаются в руинах.
Ирина изо всех сил делала вид, что ее страшно интересует эта далекая, по представлениям девушки, от реальной жизни тема. Еще покойная бабушка учила подрастающую Ирину, что самую крепкую привязанность мужчина испытывает к той женщине, которая умеет заинтересованно выслушивать его разглагольствования.
– Так вот, Иришка, если отец Герман успешно справится с полной реставрацией своего храма, то я передам в его ведение средства на восстановление монастыря. Я недавно проконсультировался со святыми отцами, и они сказали, что по церковной традиции такой монахстроитель становится игуменом нового монастыря. Так что можно будет поставить архиепископу сие условие. А там…
– Что «там»? – спросила Ирина лишь за тем, чтобы как-то обозначить свое участие в разговоре.
– Не знаю – не знаю… Архиепископ совсем одряхлел, максимум лет через пять-шесть уйдет на покой. И если за эти годы отец Герман, будучи игуменом, себя проявит, если заочно окончит духовную академию…
– Ого! – развеселилась Ирина. – Нет, ну водяной дом – это я еще понимаю, тут важно пыль пустить в глаза…
– Водяную пыль, – уточнил магнат.
– Но иметь своего епископа! Это уже, по-моему, слишком.
– Что значит «своего»? Что значит «своего»?
Виктор Петрович сердито снял наяду с колен, пружинисто поднялся из кресла, заходил взад-вперед, как он всегда делал, когда развивал перед слушателем свои грандиозные, эпохальные идеи.
Глава двадцать первая
Бывший советско-российский атташе в Париже Валентин Николаевич Мокеев раскладывал по тарелкам клейкое, неопределенного цвета жарево.
– Здесь фасоль, рис, чеснок, помидоры, огурцы соленые… – бормотал незадачливый повар.
– Так, что же еще я клал? А, тушенку! Свиную, кажется.
– Батя! – с улыбкой прервал его Геннадий. – Ты что, забыл? Я же монах, по обету мясного не вкушаю. Нельзя мне, понимаешь?
Мокеев-старший виновато смотрел на сына.
– И впрямь забыл, сынок. Хотел как лучше. Что ж теперь делать-то, а?
Геннадий приобнял отца за плечи:
– Ничего, батя, не переживай. Святые отцы учат, что по любви к ближнему, а особенно – к родителю, можно разок и обет нарушить. Любовь – она превыше всего. А я ведь люблю тебя, батька!
Валентин Николаевич смутился, зачем-то начал резать черный хлеб, хотя в плетеной тарелочке на столе его и так было предостаточно.
Геннадий сел на табурет, зачерпнул ложкой подозрительное месиво.
– Ты забыл помолиться, сынок, – озадаченно молвил отец.
Геннадий молча встал, широко перекрестил стол:
– Благослови, Господи, ясти и питии рабом Своим, яко свят еси и преблагословенен во веки веков, аминь.
– Аминь, – эхом отозвался Валентин Николаевич, уселся напротив сына.
– Тут батя, дело к тебе есть, – заговорил Геннадий с набитым ртом; он уже изрядно обжег себе небо и язык, но почти не обращал внимания на резкую боль.
Что касается вкусовых качеств отцовского угощения, то Мокеев-младший их просто не разбирал.
– Что за дело?
– Дело на миллион фунтов стерлингов.
– Два миллиона долларов, – автоматически перевел Валентин Николаевич. – Это хорошие деньги, сынок.
– Да, батя. Очень даже хорошие. И они могут стать моими. С твоей помощью.
– Но ты же монах, – с сомнением начал было экс-дипломат.
Геннадий раздраженно звякнул ложкой о тарелку:
– А кто сказал, что монах не может грамотно, с толком распорядиться деньгами? У Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского подчас скапливались огромные суммы. И при этом они оставались аскетами высшей пробы. И воздвигали на Руси храмы да монастыри.
Геннадий помолчал, успокоился.
– Я тоже не гудеть на этот миллион фунтов собираюсь. Я, батя, хочу стать епископом.
– За деньги? – ужаснулся Мокеев-старший.
– Да Бог с тобой! Нет конечно. Тут механизм несколько иной.
