которая, как ты пишешь, утверждает, будто я примазался к большевикам. Сама-то она не может обойтись без идеологии, заключенной в слове „примазаться“. Она пыталась примазаться к Австрии, затем к царю, потом примазалась к французскому и английскому капиталу и к товарищу Тусару[117]. Что касается последнего, то тут весьма трудно решить, кто к кому примазался. Да здравствуют политические спекулянты!» И далее он пишет: «Если я поеду в Чехию, то не затем, чтобы посмотреть на выметенные пражские улицы или убедиться, пишут ли еще газеты, будто я примазался к коммунизму. Я приеду туда для того, чтобы намылить шею всему прославленному чешскому правительству, и сделаю это с энергией, к которой привык за годы боев нашей Пятой армии с сибирской реакцией покойного адмирала».[118]
Однако попытка вызвать Ярослава Гашека в Москву натолкнулась на сопротивление сибирских органов. Они отказываются освободить его от занимаемых постов и лишь делегируют в Дальневосточное чехословацкое бюро агитации и пропаганды при Иркутском губкоме РКП (б) — филиал Центрального бюро в Москве.
Обстановка в Чехословакии накалялась. Центральное бюро вместе с членами чехословацкой делегации на II конгрессе III Интернационала, возглавляемой Антонином Запотоцким[119], обратилось в ЦК РКП (б) с просьбой об освобождении чешских коммунистов от возложенных на них обязанностей. Вопрос о Гашеке еще раз обсуждается на заседании Центрального бюро 2 октября 1920 года (там же был заслушан доклад о положении в Чехословакии и в особенности о развитии революционного движения в Кладно). Вероятно, по личному предложению Б. Гулы, члена делегации и бывшего редактора «Чехослована», было принято постановление, что «товарищ Гашек должен быть немедленно направлен из Иркутска в Кладно». До последней минуты Гашек продолжает работу в политотделе армии. Становится ответственным редактором «Вестника Поарма 5», в котором публикуются приказы и сообщения армейского политотдела, а в период с 7 по 13 октября замещает начальника политотдела.
В эту пору он часто бывал задумчив, утратил присущую ему стихийную веселость. Обрадованный вниманием ведущих деятелей чешского коммунистического движения, в письме Салату он выразил согласие вернуться на родину, но чем больше об этом размышляет, тем меньше верит, что в Чехословакии может произойти такая же революция, как в России. «Он говорил, — вспоминает Александра Львова, — что у чехов голубиный характер и что каждый из них привык думать лишь о себе… Мы подолгу гуляем в окрестностях Иркутска. Ярослав все время раздумывает — ехать ему или не ехать. Грустно улыбается и твердит, что в Чехословакии другая ситуация, что там ему будет трудней, чем здесь».
Краевое бюро в Иркутске на требование освободить Ярослава Гашека от исполняемых обязанностей сначала ответило отказом. Поэтому Центральное бюро обращается к местным органам с новой просьбой безотлагательно отпустить Гашека: «Мы уже несколько раз требовали… Гашека через ЦК и Реввоенсовет, не может поэтому быть никаких предлогов для вашего оставания на месте. Нужно за границей, в Чехословакии, доказать преданность революции и коммунизму».
А на родине Гашека назревает политический кризис. Происходит раскол в социал-демократической партии, большинство членов склоняется на сторону революционного, левого крыла. Центральное бюро больше не хочет ждать. 19 октября по указанию ЦК РКП (б) Гашека освобождают от всех обязанностей, и 24 октября он вместе с Шурой выезжает в Москву. Три дня они провели у родственников в Уфе. Железнодорожное движение было нерегулярным, на некоторых станциях приходилось ждать отправки по нескольку дней. В Москву они прибыли только 27 ноября.
Как коммунист с теоретической подготовкой Гашек не посещает в Москве политических курсов для возвращающихся на родину эмиссаров. В анкетной графе: «В какое место Чехословакии желаете ехать?» — пишет: «Куда требуют». В уголке анкеты, заполненной им перед отъездом, сделана приписка о том, что по решению Коминтерна он командируется в Кладно. Гашека снабдили деньгами на самые насущные нужды, пропагандистскими материалами и через Нарву, Балтийское море и Гданьск отправили в Чехословакию. В Прагу он приехал 19 декабря 1920 года.
Возвращение
Тот, кто, читая газету, не пропускает и рубрику «Вести по нашей стране», в утреннем выпуске «Трибуны» от 20 декабря 1920 года мог обратить внимание на заметку: «Ярослав Гашек снова в Праге. Вчера посетителей кафе „Унион“ ожидал большой сюрприз; откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России сюда заявился Ярослав Гашек… Если кому-либо из широкой публики неизвестно, кто такой Ярослав Гашек, объяснить это в нескольких словах нелегко. Впрочем, наше сообщение предназначено для его друзей».
Возвращение популярного представителя пражской богемы и таинственного «большевистского комиссара» привлекло внимание не только друзей, но и врагов Гашека. «Народный комиссар Гашек, — пишет вскоре газета „Час“, — вернувшийся из России с новой женой, в настоящее время старательно изучает республиканскую Прагу. За распространение коммунистических идей он пока что взялся довольно странным способом. Окруженный старыми знакомыми, с которыми некогда основал партию умеренного прогресса в рамках закона, а теперь, спустя несколько лет, встретился в любимом кафе, он продает брошюры и автографы, пользующиеся, как говорят, большим спросом. На днях — по сообщению одной пражской газеты — юморист-коммунист Гашек якобы стал членом Армии спасения. Подобно бравому солдату Швейку, он начал деятельность в ее рядах с того, что носит транспаранты во время уличных шествий. Очевидно, комиссарство так вошло в плоть и кровь народного комиссара Гашека, что он не может обойтись без армии. Жаль, его кладненская гвардия разбежалась. Вот он и старается оседлать, хоть и не слишком ловко — задом наперед — новую комиссарскую белую кобылу».
Намеки, содержащиеся в статейке, имеют собственно, характер утонченного фискальства, они затрагивают самые уязвимые места Гашека. Замечание о том, что он вернулся из России «с новой женой», — прямой донос. Не лишен скрытого смысла и намек на «кладненскую гвардию».
С расколом социал-демократической партии осенью 1920 года политический кризис в Чехословакии достиг высшей точки. После отставки социал-демократических министров было сформировано чиновническое правительство во главе с бывшим шефом моравского наместничества Черным. Левое социал-демократическое большинство заняло здание Народного дома па Гибернской улице, где находилась партийная типография. Но полиция поддержала формальные права старого оппортунистического руководства, помогла ему вернуть Народный дом, а 9 декабря разогнала массовую демонстрацию против этих незаконных действий.
Чешский пролетариат ответил на акт насилия генеральной забастовкой. Во многих местах рабочие заняли заводы, батраки захватывали богатые поместья, в городе Кладно возникла «советская республика». Президент и правительство отказались вести с левыми социал-демократами переговоры, пока не прекратится забастовка, а затем движение было подавлено силой. Во время расстрелов рабочих демонстраций 13 человек было убито. Около 3 тысяч человек брошено в тюрьмы. Многие левые руководители оказались за решеткой.
В период политических битв, решивших вопрос о дальнейшей судьбе республики, Гашек, только что вернувшийся из эмиграции, содержался в карантинном лагере в Пардубицах. Как только его выпустили, он, горя нетерпением, сел в первый же скорый поезд, отходивший в Прагу. Когда стал вырисовываться силуэт города, растроганный Гашек начал что-то взволнованно объяснять своей подруге. Вскочил, принялся нервно расхаживать по купе. Говорил он с ней по-русски, не замечая внимания, которое возбуждал этим у спутников.
На пражском вокзале странная пара вышла. На Гашеке была каракулевая шапка, длинное темное зимнее пальто, валенки серого цвета.
Кто-то посоветовал им поселиться в отеле «Нептун» в садах Челаковского, близ Национального музея. Затем Гашек сел в фиакр и отправился выяснять «обстановку». Он узнавал улицы и дома, всей грудью вдыхал атмосферу республиканской Праги, точно пытаясь наверстать упущенное. Рассказывают, будто на бывшем проспекте Фердинанда он радостно воскликнул: «Нага Национальный проспект!» Фиакр остановился
