Левша, наблюдая за неунывающим Самвелом.
В дежурке. отставшая от поезда, пассажирка наотрез отказалась давать показания на приглянувшегося ей Самвела Вагинаковича. Она потребовала зеленку и бинт, а когда 'опасного преступника' увозили из суда на пятнадцать суток, передала ему 'батон' вареной колбасы, буханку черного хлеба и пачку 'Примы'.
– Ваши действия противоправны и аморальны, – сделал замечание Казбек, – вы мешали следствию. Поэтому вам придется покупать новый билет.
– А это уже не ваша забота. Может, я ни куда и не поеду, – отвечала неудавшийся свидетель обвинения.
Растроганный заботой Самвел, на ходу, прожевывая колбасу, объяснялся незнакомке в любви и назначил свидание через пятнадцать дней.
– На том же месте, где познакомились и в тоже время, – прокричал он из 'воронка'.
'Вот и встретились два одиночества', – мысленно прокомментировал это событие наблюдавший за ними Левша.
Он договорился со знакомым администратором, и Света, так звали мамзель, поселилась в Южной гостинице в номере Самвела. На глаза ей попалась лежавшая на столе сберкнижка на имя Самвела Вагикаковича. Армяшка положил на счет сто рублей, а чуть ниже, в следующей графе дописал сто тысяч.
Когда Вагинакович приводил в номер очередную подругу, то на некоторое время уходил в буфет за ужином, давая гостье краем глаза заглянуть в сберкнижку и оценить его возможности. Пустив таким образом 'пыль в глаза', изобретательный ловелас обещал золотые горы, чем вызывал восхищение и поклонение.
Мамзель также изучила финансовый документ и усмехнулась. В графе 'дата' вместо 'июня' стояло 'июна'. Но это ее не смутило.
Через две недели, наголо остриженный Самвел, забрал хранившиеся у Левши деньги и банку с золотыми изделиями. Вместе со Светой он надолго укатил в родной для неё Омск.
– Из этого рая не выйдет ничего, – оценил свадебное путешествие Генерал, – сильно она на клафилинщицу смахивает.
Умудренный жизнью Генераша, в какой-то мере, оказался прав, но не смог в этом убедиться воочию. Он умер, как солдат, не сходя с Магистрали, от сердечного приступа. Левша заказал по сходной цене памятник из бракованной гранитной плиты и установил на генеральской могиле.
Прошло три года, и Левша начал забывать о существовании Самвела, когда тот, не по годам постаревший, вернулся в Город. Как прожил это время, путешественник рассказывать наотрез отказался. И только один раз, крепко 'набравшись', пожаловался:
– Знаешь, Левша-джан, то, что Свет ушла – не беда. Я уже сам хотел от нее убегать. Но. что мой подарок, золотые часы с браслетом оставила, пока я спал, ей простить не могу. И спичками на столе рядом с часами выложила одно только слово: 'Дурак'.
– Не расстраивайся, Самвел-джан, просто у нее не было ручки.
Самвел Вагинакович огорчился и ушел в запой. Платить за номер в гостинице было нечем, и Левша поселил его на пустующей Архиереевой даче. Квартирант сразу же нашел общий язык со своим соседом по коридору. Долгими вечерами он рассказывал художнику-самоучке Бороде о своей последней любви. Предпочитавший выражаться витиевато, раскачиваясь в кресле-качалке, Борода выслушал собеседника и сделал вывод:
– И хорошо, что расстались. Вы друг другу не пара. Ты ее любил бескорыстно, а она была присуща деньгам. Они все такие.
– Ты можешь нарисовать ее портрет? – Выливая в стакан Бороды остатки портвейна, поинтересовался Самвел.
– Для настоящего художника нет ничего невозможного, – ответствовал поселковый Пикассо, поглаживая рыжего пушистого кота. – Самое главное, что я составил ее психологический портрет. А остальное, дело техники. Для начала мы пойдем путем физиономиста итальяшки Чезаре Ломброзо и составим ее фоторобот.
На следующий день Самвел на последние деньги приобрел в киоске пачку открыток с киноактрисами и принес на Архиерееву дачу. Борода покрутил их в руках, откинул голову назад, большим и указательным пальцами потер то место на горле, где располагаются слюнные железы, и глубокомысленно вздохнул.
– Для создания настоящего шедевра не хватает всего нескольких капель эликсира молодости и вдохновения, – художник глазами указал на пустую бутылку.
После короткого ленча Борода обследовал снимки в увеличительное стекло и разрезал каждое фото на горизонтальные полосы, на которых находилась отдельная часть лица. После долгих консультаций с заказчиком Борода, методом подбора волос, лба, носа, глаз и губ, составил приблизительный портрет Самвеловой зазнобы.
Самвел отошел в сторону, прищурил припухшие глаза и долгим немигающим взглядом смотрел на дорогой сердцу образ.
– Завтра купишь холст и краски, а через месяц портрет будет готов, – резюмировал художник.
Для завершения работы Бороде не хватало времени. Допившийся до помутнения рассудка Самвел забыл выключить газ на кухне, и левое крыло Архиреевой дачи ночью взлетело на воздух. На счастье никто не пострадал. Самвел не ночевал дома, а каморка Бороды находилась далеко от эпицентра взрыва, и он отделался легким сотрясение мозга, которое пошло ему на пользу. От пережитого стресса Борода растормозился и стал свободнее перемещаться в пространстве.
Самвел долго копался в обломках Архиереевой дачи и успокоился, только разыскав фотомонтаж своей последней любви.
Лишившийся последнего крова, армяшка стал ночевать в отделении милиции. За две бутылки водки и 'палку' колбасы сердобольный дежурняк закрывал его в отдельную камеру и держал до утра. Когда смена была 'нелетная' и поселится в казенный готель не удавалось, Самвел коротал ночь на чердаке Литерного дома. Незваный постоялец устраивался возле трубы отопления, откупоривал водку, резал колбасу, выпивал первые сто пятьдесят и впадал в забытье. Когда хмель улетучивался, он выпивал следующую порцию и засыпал. Под утро он отключался и спал три часа. К десяти Самвел выходил на Магистраль и, пользуясь прошлой популярностью, просил взаймы. Погожим осенним днем судьба в последний раз свела двух старых знакомых. Рядом с Магистралью припарковалась новенькая иномарка с откидным верхом. Хлопнув дверцей, из машины важно выбрался Муравел и подошел к армяшке.
– Мне приятно видеть тебя процветающим и преуспевающим, – сладко улыбаясь, проворковал Муравел.
– А, это ты Муравел. Как долго мы не виделись и зачем мы встретились, – простужено прохрипел Самвел Вагинакович. – Ну, а если встретились, то займи рублей сто.
Муравел достал из бокового кармана кожаное портмоне, пересчитал пачку долларов и спрятал портмоне подальше. Из барсетки извлек 'пресс' бундесмарок, внимательно осмотрел и затолкал обратно. Немного подумав, филантроп вывернул брючный карман, вытряхнул горсть мелочи, пошевелил ее безымянным пальцем, на котором красовалось кольцо с бриллиантом, и ссыпал в барсетку.
– Извини, Самвел. У меня нет мелких лишних денег.
В тот день. в обеденный перерыв Самвел опрокинул лишнюю стопку, присел на корточки и, прислонившись к стенке ларька, задремал на Магистрали. Порывом осеннего ветра, напоминавшим о приближении зимы и предвещавшим неминуемое окончание жизненного цикла, к ногам Самвела поднесло пустую коробку из-под торта и, пока он спал, прохожие бросали в нее мелкие монеты. Проснувшись, Самвел длинно выругался по-армянски, высыпал мелочь в урну, разорвал коробку и навсегда пропал с Магистрали.
Последний раз Левша встретил Самвела на оптовом строительном рынке, где тот работал 'по отвертке'. Армящка воровал краны, смесители, вентили и другую сантехническую дребедень.
Изобретательный 'отворотчик' ремешками крепил к плечу найденный на свалке, сломанный протез правой руки, кисть которого была затянута в черную кожаную перчатку, а сверху этой хитроумной конструкции одевал брезентовый плащ пятьдесят второго размера. В этом наряде, когда-то элегантный, Самвел немного смахивал на ночного сторожа, а еще больше на огородное пугало. Но были и
