удивление, многократно проверенный способ давал сбой. На Стефа так и не нашлось подходящего лекала.
В тот вечер дела у Стефа шли не очень успешно, и фарт был явно не на его стороне. Шел дождь со снегом, погода для аферистов была не летная, и за все время он принял только два кольца, из которых одно оказалось низкопробным, а второе, бочонок граммов на десять, было и вовсе сомнительной пробы. Стеф потер его ляписом, с сомнением покрутил в руках, но все-таки взял, соблазнившись низкой ценой. 'Если не золото, толкану кому-нибудь в Высокополье',- подумал он.
Левша играл в волжский рамс с Шуфутинским за соседним столом и, поглядывая, время от времени, в сторону скупщика, наблюдал за манипуляциями Стефа. Как обычно, Венька вел себя в игре безобразно. Пока ему не везло, он сидел тихо, как мышь. Но как только ему пошла карта, старый жид заважничал, стал говорить прибаутками, а получив в прикупе двух черных вальтов и козырного туза в придачу, и вовсе ошалел от счастья. Отложив карты, щипач встал из-за стола, сделал поклон немногочисленной аудитории, послал воздушный поцелуй грудастой барменше и, поглядывая на Стефа, запел низким сипловатым баритоном:
'Не ходи на той конец,
Не водись с ворамы,
Рыжих не скупай колец
Скують кандаламы'
Карманник запустил обе руки под мышки и, сделав несколько телодвижений из 'Хаванагивы', неожиданно побелев лицом, схватился за сердце и, цепляясь за Стефа, стал медленно оседать на пол. Скупщик от неожиданности шарахнулся в сторону, но движимый человеколюбием, бросился к умиравшему.
– Дышать печет. Воздуху не хватает, – чуть слышно прохрипел Венька, закатывая выпуклые глаза.
Не раздумывая, Стеф подхватил старого еврейского прохвоста под белые руки и повел к окну. Несколько глотков пропитанного автомобильными выхлопами свежего воздуха моментально вернули Вениамину прежнее хорошее самочувствие. Он освободился от не прошеной опеки Стефа, не доиграв партию, рассчитался с Левшой и жизнерадостно заторопился к выходу.
Моментально оценив ситуацию, Левша догнал его только в подземном переходе.
– Он скупает для меня. Придется сделать возврат, – шепотом соврал он на ухо карманнику, нащупывая в его рукаве толстое портмоне Стефа, с которого Венька уже успел сорвать резинку.
Когда Левша возвратил скупщику его казну и отказался от вознаграждения, Стеф накрыл стол, и они просидели в соседнем ресторане до утра.
При всем богатстве своего воображения, Левша никогда не смог бы и предположить, кем был его новый знакомый. Оказалось, что Стеф, он же Штефан Радзивилл, потомок древнего шляхетского рода, был художником-реставратором, специализирующимся на реставрации и росписи церквей. Родом он был из под Львова, но дома жил редко. Художник путешествовал по монастырям, изредка перебиваясь случайным заработком. В прошлом году ему улыбнулась удача. В старом глухом селе Высокополье он подрядился сделать ремонт в маленькой церкви, которую вернула себе епархия. Заказчики, в целях экономии, дали художнику двоих монахов на подмогу и за год работа была почти закончена. Все это время Стеф снимал комнату в доме по cоседству с Храмом, а мастерской ему служил старый, заброшенный флигель, стоявший в углу двора. Жилось художнику ладно и спокойно, пока к его квартирной хозяйке не вернулась из города, окончив медицинское училище, дочка Альбина, по прозвищу Карамель. При всей своей незавидной наружности, шляхтич имел душу глубоко романтическую, а так как он уже получил большую часть гонорара за реставрацию церкви и, вдобавок, женихов в селе было не так уж и много, то Стеф, недолго думая, покорил сердце красавицы Карамели. И дело шло к законному браку. Но, как часто бывает в подобных жизненных ситуациях, в ход событий вмешался казенный король. Альбина устроилась медсестрой в сельскую больницу и, не теряя времени на раздумья, закрутила роман с черноусым красавцем главврачом. Несостоявшийся жених не находил себе места. Он день и ночь напролет думал, как вернуть ускользающее счастье. И тут в его разгоряченную шляхетную голову пришла единственно правильная мысль. Он решил взять красавицу Карамель кушом. Но для этого надо было стать очень богатым человеком. Начальный капитал влюбчивый реставратор решил заработать на скупке краденого золота, а вырученные деньги умножить, прокрутив операцию с редкостными почтовыми марками, переправив их контрабандой в Польшу.
– Прысягаюсь, так или иначе, она будет моей, – заявил художник при очередной встрече с Левшой, – и, если эта пся крев эскулап будет мешать, я его убью.
И, демонстрируя серьезность своих намерений, очкарик откинул полу пальто и, не вынимая руки из кармана, через заранее сделанный разрез в подкладке, погладил обрез охотничьего ружья.
'А очкарь не такой уже и беззащитный', – подумалось новому знакомому Стефа.
Левша ни разу не был за границей, вдобавок не имел никакого отношения к почтовым маркам, но предложение принять участие в филателической контрабанде принял охотно, поставив единственное условие:
– Я ничего не вкладываю. Денег у меня нет.
Стеф недовольно блеснул линзами очков, но все-таки согласно кивнул головой.
Недостающие для закупки партии почтовых марок деньги контрабандисты заняли у негоцианта Виктора Апазида по прозвищу Грек. Заимодавец не стал вникать в суть дела, но предупредил Левшу:
– Я этого Птициана не знаю и знать не хочу. Ты за все в ответе. Расчет сразу по возвращении.
У Левши сразу же возникли сомнения в целесообразности его участия в этой авантюре, но его недоверие к деловым качествам Стефа реставратор развеял как дым. Он записал фамилию, имя, отчество, дату рождения и, получив на руки две фотокарточки, уехал в Москву, а через неделю, вернувшись, вручил Левше новенький, пахнувший типографской краской загранпаспорт с консульской печатью и дипломатической визой. В силу своей не совсем интеллигентной наружности, даже с таким документом, Левша вряд ли мог сойти за посла или хотя бы атташе, но на роль повара или шофера при посольстве мог претендовать не задумываясь. Такая скорость оформления дипломатического загранпаспорта немного настораживала, но в тоже время внушала уважение.
Закупив марки и надежно спрятав их под подкладкой новенького кожаного чемодана, дипломатические представители заехали в Высокополье.
– Нужно потолковать кое с кем по душам перед отъездом, – мрачно заявил Стеф.
День был будний, в только что отремонтированном Храме, пахнувшем свежей краской, лаком и ладаном не было ни души. Большая часть икон уже была развешена и с них печально и, как показалось Левше, с немым укором, внимательно смотрели лики святых. Пока Стеф, став на колени, молился у теплившейся в дальнем углу лампады, он обошел церковь, с удивлением рассматривая мастерски выполненные настенные росписи и рисунки из жизни святых.
'У этого замухрышки золотые руки,- подумал Левша,- зря он пускается в дальние странствия. Занимался бы своим делом и горя не знал'.
Тихо скрипнула входная дверь, и на пороге появился много поживший и столько же повидавший священник со слезящимися глазами.
– Уезжаю от вас. Благословите на дорогу, пан отче, – обратился к нему Стеф.
– Езжай с Господом, – перекрестил реставратора святой отец, – но не забывай, нельзя служить и Богу, и мамоне. Роскошные одежды твои будут изъедены молью, а золото и серебро изоржавеет и ржавчина их будет свидетельствовать против тебя, и съест твою плоть, как огонь…
– Доверь дела твои Господу и все предприятия твои свершаться. Верую в Бога отца, Господа нашего Иисуса Христа и Святого духа, – перебил святого отца художник и перекрестился.
– Раздувальный мех обгорел, свинец истлел от огня; плавильщик плавил напрасно, -
чуть слышно произнес священник.- Злые не отделились. Отверженным серебром назовут их; ибо Господь отверг их.
Во дворе дома, где Стеф снимал комнату, вдоль кирпичного забора густо росли розовые кусты, и Левше вдруг показалось, что он спутал времена года. Последний куст, прижатый сородичами к забору, несмотря на
