— Почему?
— Ты хоть представляешь, как быстро ты ездишь?
— Ну и что? — Глеб пожимает плечами. — Я не делаю ничего, в чем не был бы уверен.
— С пассажирского места все выглядит несколько иначе…
— Да? Согласен, — Глеб внимательно смотрит ей в глаза. — Мне иногда тоже кажется, что ты могла ездить чуть… аккуратнее.
— Что? — возмущенно ахает Юля. — Ты считаешь, я плохо вожу машину?..
— Нет, — спокойно отвечает он. — Я просто не всегда согласен с принимаемыми тобой в той или иной дорожной ситуации решениями. Но я молчу. Потому что считаю, что тебе виднее. А еще я тебе доверяю. А вот почему ты не доверяешь мне?
Хороший вопрос. Правильный.
— Я доверяю тебе. И в конце уже перестала бояться. Прости меня.
— Просто верь мне.
А потом они стоят на берегу и смотрят на реку. Глеб обнимает Юлю сзади, пряча лицо в ее волосах.
— Юля, Юля…. — шепчет он. — Что же нам делать дальше?
Зародившийся в груди холод стремительно расползается по всему телу.
— Тебе плохо со мной? — главное, чтобы не дрожал голос.
— Господи, нет! Мне в жизни так хорошо не было… — Глеб наклоняется вперед и приживается щекой к ее щеке. — Вот только….
— Что только?! — задавить, убрать из голоса эти панические нотки!
Он молчит. Вздыхает.
— Ладно. Не обращай внимания. Это мои заморочки. Я что-нибудь придумаю…
Что он придумает?! Юле хочется повернуться и как следует встряхнуть его. Да что толку. Все равно не скажет ничего…
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. Улыбается ему.
— Ну, что, Гагарин? Где твое «Поехали?»
Отец берет в руки переговорное устройство.
— Глеба, а чего так холодно здесь?
— Привыкай. Открытый космос. Ладно, про конфету не забудь, если будет уши закладывать. Я через полчаса вернусь.
По-хорошему, надо было потратить эти полчаса на заполнение историй болезни. А вместо этого он сидит и смотрит в окно. За окном яркий солнечный апрель. Вот так же, по весне, в старших классах школы, сидел и пялился в окно. На уроках ненавистного ему обществоведения. Мечтая обо всех подряд симпатичных девчонках. Прикидывая, как бы замутить с одной из них. С Танькой, например. У нее такая классная задница.
Глеб закрывает лицо ладонями. Сейчас бы ему эти проблемы! Он уже замутил с самой классной девчонкой, какую когда-либо встречал. Вот только что теперь с этим делать, скажите на милость? Глеб фыркает. Придумал тоже! Девчонка… Женщина… Великолепная, красивая, умная. Утонченная и веселая одновременно. Такая, которая встречается один раз в жизни. Которую хочется схватить в объятья и никогда никуда не отпускать. Любить. Холить. Оберегать.
И что же ты можешь предложить такой женщине, Глеб Николаевич? Такой, которая привыкла ко всему самому лучшему. Которая, к слову сказать, добилась этого самого лучшего сама, исключительно благодаря своему уму, способностям и трудолюбию. Что? Однокомнатную квартиру? Зарплату, которая не покрывает даже текущие нужды? Есть еще, правда, довольно стабильные «левые» доходы, их-то как раз и хватает на то, чтобы сводить конца с концами. Но не более. На хрустальный дворец для снежной королевы точно не хватит.
Глеб до боли стискивает зубы. Да, возможности зарабатывать больше у него есть. И он видит такие примеры перед своими глазами. Травматология — денежное дело, если подойти к этому с выдумкой. Только вот… При этом начинаешь видеть не столько людей с их бедами и проблемами, сколько стоящие за ними деньги. А потом и вовсе перестанешь замечать людей.
А он не мог так! Он любил свою работу, как бы идиотски и пафосно это ни звучало. И не хотел заниматься ничем другим. Лично ему денег хватало. Ему вообще много не надо.
Глеб не выдерживает и стонет в прижатые к лицу ладони. Просто замкнутый круг какой-то! С Юлей нельзя так! Она не та женщина, с которой можно бесконечно долго продолжать легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Такой, как она, нужно предлагать все. Складывать к ногам и смиренно ждать ее решения. Да только ему нечего принести. Ему до боли хочется, чтобы все было по-другому. Если бы было возможно… Если бы он знал… Если бы он мог… Изменить себя. Воистину, когда Господь Бог благоразумие раздавал, Самойлов где-то в другом месте ошивался!
Дверь в ординаторскую распахивается с громким стуком. Глеб вздрагивает и отнимает руки от лица, поворачиваясь в сторону двери. На пороге — постовая сестра, Оля.
— Глеб Николаевич! — распахнутые глаза и задыхающийся голос.
— Кто? — Глеб уже на ногах. Особо тяжелых больных у него нет, но за столько лет он всегда готов к худшему.
— Несчастье, Глеб Николаевич, — Олины губы дрожат и кривятся, — с отцом вашим…
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. К тому времени, когда давление наконец-то поднимается, и камера открыта, отец уже пятнадцать минут как мертв. Это потом, уже после вскрытия, он узнает, что причиной остановки сердца стал оторвавшийся тромб. И вопросы «Почему?», «Зачем?» и «Кто виноват?» станут абсолютно ненужными. А сейчас он смотрит в мертвое лицо отца, и в голове бьется только одна мысль: «Как я скажу об этом матери?».
Глава 8. Похороны вождя
Совсем не так хотела Юля познакомиться с родителями Глеба. Впрочем, из родителей у него теперь осталась только мать. Глядя на невысокую, с заплаканными глазами и растерянной улыбкой женщину, Юля испытывала смешанные чувства. Бесконечная жалость. Желание помочь. Несмотря ни на что — удивление тем фактом, что эта миниатюрная женщина — мать такого богатыря. А еще… досада. Потому что Юля видела: Валентина Ивановна была совершенна подавлена. Растеряна. Ни на что неспособна. И вся тяжесть организации такого нисколько не радостного события как похороны собственного отца легла на Глеба. При взгляде на серого от горя, переживаний и грустных, но обременительных хлопот Глеба у Юли сердце рвалось на части. Он был серым не в переносном — в прямом смысле. Осунувшийся. С темными кругами под потухшими глазами. Казалось, серыми стали даже упрямые «рыжики». Знать бы, как ему помочь… Он совершенно замкнулся в себе. На все ее вопросы и предложения помощи ответ был один: «Спасибо, Юль. Все нормально. Я справлюсь».
— Вы, Юленька, располагайтесь, где удобно. У нас так… не прибрано.
— Не беспокойтесь, Валентина Ивановна. Я все понимаю, — у Юли было стойкое ощущение, что через пару минут мать Глеба забудет, как она зовут и кто она такая. Обижаться не стоило. Такое потрясение.
Их разговор прерывает звонок в дверь. Юля отходит к окну. Наверняка пришли какие-то родственники. По Юлиному мнению, толку от них не было, только еще больше хлопот и без того совершенно подавленному и разбитому Глебу.
— Оксаночка!
Валентина Ивановна бросается на грудь вошедшей в комнату молодой женщине. Рыдает, всхлипывает. Слышится что-то невнятное. То, что обычно говорят в таких случаях. Горе-то какое… Так неожиданно… Еще жить да жить…
