Лезвие со скрипом вонзилось в серую кожу, и молодой человек с каким-то ожесточением раздвинул края раны.
Опять показалась та же губчатая ткань. 'Совсем как поролоновый матрац', — подумал Мишель и запустил пальцы глубже.
Под ребрами он нащупал что-то странное, потянул и увидел… Нет, не внутренности…
На его ладони лежало что-то, подозрительно напоминающее пучок щупалец спрута!
Ошеломленный увиденным, он почуял опасность слишком поздно.
Какой-то шорох за спиной, и тут же — удар! Сильный, жестокий удар, от которого в мозгу вспыхнули тысячи звезд.
Потом была только темнота.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Очнулся он не скоро.
Из болезненной темноты его вырвало ощущение словно бы слишком яркого света. Он чувствовал окружающее его жгучее сияние, но не видел ничего. Непонятно, необъяснимо!
'Ослеп я, что ли?' — подумал он.
Чувствовал он себя отвратительно. Его словно завернули в мокрую простыню и туго спеленали. Он попробовал пошевелить рукой, ногой… Безуспешно.
На паралич не похоже. Было такое ощущение, словно… словно чего-то не хватало…
'Неужели мне отрезали конечности?!'
Потом он сообразил, что ничего не слышит. Вокруг стояла мертвая, непроницаемая, удушливая тишина.
Вдруг где-то возле левого уха что-то обожгло — и возникли звуки. Чистые, ясные. Стук небольшого металлического предмета о стекло: словно кто-то положил чайную ложечку на блюдце. Потом зазвенело, как будто в умывальную раковину уронили стальной шарик. Зажурчала вода. Шаги. Громкие звуки шагов по паркетному полу. Кашель.
Наконец-то какой-то человеческий звук!
Мишель хотел крикнуть. Не вышло. Зато болезненное ощущение бессилия возросло. Совсем рядом кто-то засмеялся и сказал:
— Ага, паренек, говорить хочется? Вижу, вижу: стрелка на приборе, подключенном к речевому центру, движется. Ха-ха! Да, ты же не понимаешь, что с тобой стряслось. Знаешь, это очень любопытно. Очень, очень любопытно. В самом деле! Не думаю, чтобы с кем-нибудь могло приключиться что-нибудь еще более любопытное! Разве что смерть. Нет, точно нет. В смерти нет ничего любопытного. Смерть банальна. Это всегда только обморок — раз и навсегда. Тебе уже приходилось терять сознание? Да, правда, ты же только что очнулся от продолжительного обморока. А представь, что ты не очнешься никогда. Это и была бы смерть. Тогда и говорить было бы не о чем. Твой случай — совсем другое дело, приятель. Это… Как бы поточнее выразиться… Это исключение. Скажу больше. Сейчас ты все поймешь. Я провел на тебе несколько экспериментов в области… ну, скажем, в области занимательной физиологии.
Опять шаги по паркету. Удовлетворенное ворчание. Голос:
— Неплохо. Зубцы на кривых твоих мыслительных процессов весьма регулярны. Ты в своем уме. А некоторые на твоем месте, бывает, трогаются, правда, правда. Но ты — замечательно уравновешенный паренек, поздравляю. Твоя ассоциативная кривая немного пляшет, это естественно. Ничего. Такая временная паника в твоем положении вполне нормальна.
'Чего он тянет? Мог бы, наконец, и сказать, где это я, — думал Мишель. — И откуда такой всеохватывающий паралич? Только слышу — и больше ничего. Только разум и слух. Если я и в самом деле завернут в мокрую простыню, то почему этого не осязаю? Нет, хватит с меня!..'
— Ну ладно, ладно, — снова послышался незнакомый голос. — Не волнуйся так, паренек. Я понимаю, тебя сейчас мучают тысячи вопросов. Даже догадываюсь, какие. Что ж, попробую ответить на них. Только разреши мне сначала подключить тебе глаз, так же, как подключил ухо.
Какой-то шорох, и Мишель вдруг почувствовал, что голову его пронзает ослепительно белый световой меч. Он прозрел.
И оказался с глазу на глаз с цеподом. Буквально в десяти сантиметрах увидел голову осьминога. Ему захотелось отшатнуться. Не вышло.
— Испугался! — констатировал цепод. — Стрелка на приборе прыгнула как бешеная. Да, двигаться ты не можешь. Для этого нужны конечности, мышцы, кости, а вот как раз ни того, ни другого, ни третьего у тебя нет. Ты, наверное, думаешь: 'Этот цепод тронутый'. Ничего подобного. Ты ошибаешься. Я говорю правду.
Глаза головоногого повернулись в орбитах. Он продолжал:
— Слушай внимательно. Сейчас я держу в руке твой глаз. Это я направляю его в разные стороны, на те вещи, что хочу тебе показать. Я сказал 'глаз', но это в переносном смысле. 'Глаз' этот искусственный, но… ну, скажем, так… подключен… к твоему зрительному нерву. Вот посмотри-ка!
Медленно, без участия воли Мишеля, его взгляд передвинулся ниже. У цепода было человеческое тело. Атлетический торс, длинные ноги спортсмена, обтянутые черными брюками…
— По-моему, так гораздо практичнее, чем конструкция из металлических стержней, — прокомментировал цепод. — Я взял себе именно твое тело, потому что оно исключительно здоровое и жизнеспособное.
Мишеля захлестнула ненависть: перед ним в самом деле стояло его собственное тело, увенчанное безобразной фиолетовой головой. Шрамик на предплечье, армейская татуировка под левым соском… Сомнений не было.
'Что?! что?! что?! Что это он плетет, этот гнусный слизняк?! Проклятый идиот! Что же это?!..'
— Не понимаешь… — протянул цепод. — Ты спрашиваешь себя: 'Что же в таком случае осталось мне, если тело взял себе он? Голова?' Сразу должен сказать, что и голову я тебе не оставил. Сейчас покажу ее тебе. Вот она!
Взгляд Мишеля передвинулся вдоль полок, уставленных рядами стеклянных банок. В банке, на которой остановился его взгляд, покоилась человеческая голова. Это была его собственная голова, лишенная грима и погруженная в какую-то жидкость.
— Вот теперь и подумай: чти же ты такое? Что от тебя осталось? Еще не догадался? Это же так просто. Сейчас я направлю твой 'глаз' на тебя — и ты увидишь себя как в зеркале!
Изображение снова надвигалось — и появилась банка, оплетенная проводами и опутанная трубками. В банке под слоем жидкости покоилась белесая аморфная масса, похожая на вздувшуюся тушу дохлого Моби Дика, утыканную гарпунами — так густо была нашпигована эта масса микроэлектродами.
Это был мозг!
'…Гарсон, один раз бараньи мозги с горошком!..' — некстати вспомнился Мишелю какой-то земной ресторан. Он не удержался и мысленно дополнил это зрелище пучком укропа, веточкой петрушки с капелькой уксуса… Так вот что он такое: бесформенный, сморщенный кусок жирного мяса в банке… Аморфная масса, почти ничто! — И одновременно все, что, по крайней мере морально, составляло духовную личность некоего Мишеля Местре…
— Нелегко переварить, правда? — добродушно заметил цепод. — Ну, и какого ты мнения об уровне нашей науки?
Несколько бесконечных секунд цепод вглядывался в прозрачный кубик 'глаз' Мишеля, соединенный с банкой тонким проводом, потом с жестоким смехом сказал:
