– Вы об этом подумали? Подумали? Нет, едва ли! Не так ли? А? – жестко наступал Ёсинобу.
Речь Ёсинобу была пространной. Он не строил абстрактных фигур, а один за другим выкладывал конкретные факты, поминутно требуя от Наосукэ их подтверждения.
Тайро на все эти обвинения отвечал очень своеобразно – раскачиваясь всем телом, он беспрерывно твердил одно и то же:
– Виноват! Нет мне оправдания! – и не произносил ничего более определенного. Голос Наосукэ разительно не соответствовал его обличью; когда он говорил, то казалось, что где-то далеко мяукает маленький котенок.
Ии Наосукэ был вполне образованным человеком. Он хорошо разбирался в правилах стихосложения и чайной церемонии, неплохо знал классическую японскую литературу. Но в чем он никогда не был силен – так это в искусстве публичных дебатов и логических построений. Наверное, этим и объяснялось его необычное поведение во время разговора с Ёсинобу.
Впрочем, и в этом случае тайро, сравнивая себя с зеленым и неопытным Ёсинобу, приходил к выводу, что он выглядит как более мудрый государственный муж, который близко к сердцу принимает дела и заботы сёгунского дома. Не случайно же он не связывал себя никакими конкретными обязательствами! Ведь за Ёсинобу стоял дом Мито и другие, самые воинственные силы. В таких условиях каждое неосторожно брошенное слово, пусть даже слово оправдания, становилось опасным. Да к тому же стоит ли в чем-нибудь переубеждать такого желторотого юнца, как этот Ёсинобу?
Натолкнувшись на спокойствие Наосукэ, Ёсинобу стал постепенно терять нить изложения, в его голосе появились нотки раздражения, и, наконец, он вообще перешел на другую тему:
– А что касается сёгунского наследника, то… – услышав собственный голос, который произносил эти слова, Ёсинобу даже сам слегка опешил, поскольку тема эта была исключительно скользкой. Но делать нечего – сказанного не воротишь. Собрав все собственное красноречие и тщательно подбирая слова, Ёсинобу звучным голосом продолжал: – то я хочу спросить Вас: принял ли властитель уже какое-либо решение по этому вопросу?
«Как вдруг покраснел тайро!» – отметил про себя Ёсинобу. Казалось бы, такая тема менее всего должна была взволновать старейшину… Однако и в ответ на этот вопрос Наосукэ только низко склонил голову и пробормотал:
– Виноват!
– В чем Вы виноваты? – Ёсинобу впервые за время разговора едва заметно улыбнулся и продолжал: – Конечно, это останется сугубо между нами!
Но Наосукэ снова ответил:
– Виноват!
– Он что, еще не решил? – нарочито холодно продолжал допытываться Ёсинобу. Но Наосукэ в ответ на все вопросы только кланялся и твердил свое: «Виноват! Виноват!» Поняв, что далее его расспрашивать бесполезно, Ёсинобу жестко сказал:
– Я стороной слышал, что будто бы уже определенно принято решение в пользу Кисю.
На это Наосукэ снова поднял голову и, глядя прямо в глаза Ёсинобу, словно следя за его реакцией, впервые за время разговора кивнул в знак согласия:
– Вы совершенно правы.
Для Ёсинобу наступил очень трудный момент, однако он был прирожденный актером и умел собираться в любой ситуации. Мгновенно согнав с лица подступившую было краску, Ёсинобу придал своему голосу самые теплые, задушевные интонации и весьма естественно продемонстрировал нахлынувшую на него несказанную радость:
– Замечательно! Это огромное счастье и подлинное благодеяние для всей нашей страны! В высшем обществе ходили самые разные слухи о будущем наследнике, – продолжал Ёсинобу, – многие из них имели касательство и ко мне, что до чрезвычайности меня беспокоило, и ничто не может принести большее успокоение, чем известие о том, что все так счастливо разрешилось. Это просто великолепно! Правда, поговаривали, что молодой господин из Кисю страдает эпилепсией, но когда я однажды видел его в сёгунском замке, в нем не было и следа нездоровья. Наоборот, он и ростом выше своих сверстников, что, конечно, не может не радовать. Можно, правда, слышать и такие голоса, что он слишком юн и неопытен, но при поддержке такого старейшины, как Ваше Превосходительство, все эти трудности, несомненно, удастся преодолеть. И потому я приложу все свои силы для того, чтобы служить властителю где только возможно, – резко сменил интонацию Ёсинобу и завершил свою речь словами о том, что будет самым верным вассалом властителя из Кисю.
Слушая это напыщенное славословие, Наосукэ даже на секунду забылся, но затем поднял на гостя полное лицо, которое буквально сочилось счастьем, и наконец-то стал обмениваться с гостем хоть какими-то репликами.
В ходе дальнейшей беседы Ёсинобу вскользь спросил, кто станет наследником в доме Кисю; ведь с уходом его главы в сёгунский дом это место будет пустовать.
Весь вид Наосукэ ясно показал, что он, похоже, еще ни на секунду не задумывался об этом преемнике. Однако мгновение спустя старейшина склонил голову набок и многозначительно улыбнулся. Сейчас он напоминал старого хитрющего кота-подлизу. Продолжая улыбаться, он поднял на собеседника свои маленькие глазки. Ёсинобу внутренне напрягся. Эту улыбку, полную лести и раболепия, он запомнил на всю оставшуюся жизнь.
– А Вы сами не задумывались об этом? – многозначительно проговорил Наосукэ. (Иными словами, нет ли у Вас желания самому стать главой клана Кисю?) Для Наосукэ, который из-за низкого происхождения своей матери первую половину жизни был вынужден жить в нищете и безвестности, предложение, которое он сделал Ёсинобу, казалось исключительно лестным. – А если будет такое желание, то я бы мог и посодействовать! – продолжал Наосукэ. Последние слова советника поставили Ёсинобу в такое унизительное положение, что он на некоторое время даже потерял дар речи.
– Не надо! – собравшись, наконец, с мыслями, резко сказал он. – Я не намерен покидать дом Хитоцубаси! Именно поэтому я отказался стать наследником сёгуна, и уж тем более не собираюсь идти в дом Кисю или какие другие дома! – И с этими словами Ёсинобу покинул сёгунский замок.
Вернувшись домой, он, по своему обыкновению, долго отмалчивался, но Хираока Энсиро столь
