остывшие развалины.
Пожалуй, что теперь они – всего лишь параграф при инвентаризации городского имущества, его непременный ассортимент. Эти руины – взнос города прошлому и его новая точка отсчета.
На фронте мне приходилось разговаривать с захваченными в плен немецкими солдатами, психика которых была насквозь пропитана нацизмом. Но редко. Гораздо чаще они были похожи на обыкновенных людей. И это их несоответствие чудовищному монолиту, которому они принадлежали еще полчаса назад, было порой странным и ранящим.
В Стендале, вблизи, мне многие жители города были симпатичны, и феномен, называвшийся «фашист», в тех условиях, в общем, не обнаруживался.
Это были странные дни без войны, в чужом, малопонятном мире, не нуждавшемся в твоем освоении – ведь тебе тут не жить.
Но хотелось понять, как тут все было еще совсем недавно.
Часть бумаг из «фюрербункера» мы еще продолжали возить с собой и лишь позже отправили в штаб фронта, откуда они попали в архив. Я разбирала их здесь, в Стендале. Среди личных бумаг Гитлера были, например, директивы о проведении собраний с его участием. Это в пору его пропагандистских поездок до прихода к власти. Из мюнхенской «частной канцелярии Адольфа Гитлера» директивы рассылались по городам Германии руководителям нацистских групп. Запрещалось предавать гласности предстоящее собрание, пока не поступит письменного подтверждения от Адольфа Гитлера или его личного секретаря. «Нарушение этого повлечет за собой те последствия, что Адольф Гитлер принципиально не явится».
Было разработано все: церемониал встречи Гитлера, поведение председательствующего, размер платы за входные билеты и прочее.
«Адольф Гитлер не говорит с кафедры. Кафедра поэтому убирается. Вместо нее обязательно ставится маленький столик слева от оратора с тем, чтобы на него можно было складывать конспект. На столе должна стоять нераскупоренная бутылка минеральной воды комнатной температуры, несколько бутылок наготове».
«В очень жаркий день во время речи держать наготове лед, который, в случае нужды, Адольф Гитлер употребляет для охлаждения рук».
«Председательствующий, открывая собрание, должен быть очень краток. Речь Адольфа Гитлера воздействует сама по себе. Любые слова после ее окончания также таят опасность ослабления впечатления от речи».
«Если в рядах присутствующих запоют песню «Германия» или другую песню, то, по возможности после первой строфы, председательствующий, прибегнув к возгласу «Хайль!», прекращает собрание, так как опыт показал, что большинство присутствующих не знает текст следующих строф…» и т. д.
Мелочная регламентация этих директив – режиссура спектакля с одним актером – предвестник будущих грандиозных спектаклей с факельными шествиями, парадами, кострами книг, освящением знамен, со всей этой фашистской театральщиной и символикой, призванной бить по мозгам, по нервам, приобщать массы к фашистскому действу, взвинчивать националистические страсти. И при этом служить возвеличиванию Гитлера. Культ вождя – в самой природе фашизма, требующего от масс слепого повиновения.
В последнее время заговорили на Западе о том, что Гитлер обладал магнетическим воздействием на толпу. Может, стоило бы вспомнить, как в свое время, слоняясь по Вене в поисках работы, он попал на стройку и, попытавшись там ораторствовать перед рабочими, едва уцелел, так как не подвергшиеся воздействию «магнетизма» рабочие пожелали было скинуть его с лесов.
Все же несомненно, что он, оратор-демагог, заражавший своей истеричностью толпу, очень воздействовал на нее. Только «магнетизм» здесь ни при чем. Природа массового психоза имеет свое объяснение, и не стоит ссылаться на нечто иррациональное. Гитлер особенно воздействовал на толпу, когда олицетворял собою всю власть в Германии. Потому что власть обладает магией безмерно укрупнять властелина в глазах его подданных. И порой, чтобы расшифровать истинную значимость того, кому нация доверила судьбу, нужны долгие годы, пережитые катастрофы и разоблачения.
Интересно в этом отношении свидетельство начальника личной охраны Гитлера – Раттенхубера.
Попав в плен в Берлине 2 мая 1945 года, он вскоре написал собственноручные показания о смерти Гитлера, а позже, находясь в плену в Советском Союзе, написал о Гитлере более обстоятельно. И первая рукопись, и вторая, о которой пойдет сейчас речь, хранятся в архиве и опубликованы не были.
Эту вторую рукопись Раттенхубер озаглавил: «Гитлер, каким я его знал». А знал он его в разную пору и в разных ипостасях.
С 1920 года, в Мюнхене, Раттенхубер служил в полиции и осуществлял слежку за Гитлером, начинавшим здесь свою политическую деятельность. Потом, когда путч не удался и Гитлер был водворен в ландсбергскую тюрьму, Раттенхубер охранял арестанта.
Но наступил 1933 год, захват власти нацистами. Гиммлер, знавший Раттенхубера еще по офицерским курсам в 1918 году и оценивший его многолетний опыт полицейской службы, вызвал его к себе, назначил своим адъютантом, а вслед за тем продвинул на блестящий пост – начальника личной охраны Гитлера.
И вот…
«В апреле 1933 года я впервые входил в отель «Кайзергоф» для того, чтобы представиться Гитлеру. Отныне я из рядового полицейского чиновника превращался в близкого ему человека, которому он доверял охрану жизни».
Предстоящее свидание фюрера с предложенным ему телохранителем и должно было закрепить это назначение.
«Через несколько минут должен был в отель приехать Гитлер, чтобы в большом зале, как он это делал обычно, выпить послеобеденный чай. Почему эта служебная встреча должна была состояться за чайным столом, я не получил объяснений. Возможно, фюрер хотел этим показать, что он устанавливает со мной не официальные, а доверительные отношения».
Тогда, в Мюнхене, все было по-иному.
«В тот период «этот крикливый парень из пивной», как называли его в нашей полицейской среде,
