обязанность!
Я смутился и не знал, что делать. Но в эту минуту капитан схватил несчастного, уцепившегося за мои колени, и приказал двум матросам связать его.
— Позволит ли ещё лейтенант? — возразил один из них, глядя на меня и как бы ожидая моих приказаний.
Я стал убедительно просить за несчастного матроса, но капитан Сернет с угрожающим видом приказал мне молчать и немедленно спуститься в каюту.
Эта грубая речь возмутила меня. Я вспылил и осыпал капитана упрёками за его бесчеловечное обращение с подчинёнными.
Едва успел я кончить, как раздался резкий свисток капитана, и весь экипаж быстро собрался на палубу.
Капитан приказал всем стать вокруг себя и обнажил свою шпагу.
— Лишь строгость и точность мои спасли вас и этот королевский корабль от крушения! — произнёс от торжественно. — Я начальник корабля и отвечаю за свои действия только перед Богом и королём. Теперь я намерен применить во всей строгости военный закон относительно нарушения дисциплины. Этот молодой человек осмелился мешать мне при исполнении моих служебных обязанностей, хотя он, как офицер королевской службы, должен был знать, что такое преступление наказывается смертью. Матросы! Я имею право тут же, на месте, проколоть его шпагой и прекратить его мятежную жизнь. Но он слишком молод, не знает своих обязанностей, и потому я дарю ему жизнь. Штурман, спустить лодку! Высадить его на тот остров!
Я был слишком возмущён, чтобы просить пощады у этого бессердечного человека, и решил гордо встретить свою судьбу.
— Населён ли этот остров? — спросил я штурмана.
— Нет! — коротко ответил он.
— Уложите немедленно ваши вещи! — приказал капитан Сернет.
Я беспрекословно позволил вынести свой чемодан и ящик с инструментами, который моя мать подарила мне в час разлуки. На оставшиеся у меня деньги я купил у матросов пару ружей, порох, пули и другие вещи, казавшиеся мне необходимыми, причём штурман много помог мне своим советом.
Капитан не мешал нашей торговле, но только торопил окончить её.
Я не мог заставить себя сказать ему хоть одно слово на прощание и молча спустился в шлюпку, в которой уже находились двенадцать матросов под командой штурмана.
Я и теперь ещё не в состоянии описать те чувства, с какими я вступил на этот пустынный незнакомый берег; но у меня хватило мужества, чтобы скрыть от матросов овладевшее мной отчаяние. В последний раз пожал я руку доброму штурману и, наградив его несколькими червонцами, просил передать поклон моей матери и уведомить её о моей участи.
— Молодой человек, — сказал штурман, — мне от души жаль; всякий другой на месте капитана Сернета простил бы вам ваше неосторожное вмешательство. Но наш долг повиноваться. Может быть, сюда когда-нибудь подойдёт корабль — тогда вы спасены. А теперь — прощайте!
Оставив мне корзину с провизией, он ещё раз пожал мне руку — и шлюпка отчалила от берега.
Долго смотрел я вслед удалявшемуся кораблю, но не мог совладать с собой. Глухие рыдания вырвались из груди моей, и я в отчаянии бросился на землю.
Сначала я хотел было броситься со скалы в море и таким образом покончить и с жизнью, и с страданиями; по Провидение спасло меня от этого преступления и дало мне силы с терпением переносить мою судьбу.
Когда корабль скрылся из вида, я решил ознакомиться со своей новой родиной. Сверх ожидания, я нашёл её прекрасной.
Первые недели моего пребывания на этом острове я провёл в каком-то немом отчаянии. Я не мог точно сказать, сколько времени я находился в таком состоянии, потому что скоро сбился в счёте дней. Дни и ночи просиживал я на вершине горы и с тоской смотрел в пустынную даль, где море сливалось с небом; ежеминутно ожидал я увидеть на горизонте желанный парус, но напрасно — передо мной расстилалось всё то же пустынное, необозримое море.
Наконец, после долгой тщетной надежды на спасение, мне опротивел вид этого однообразного моря с его вечным волнением. Я спустился в долину, составлявшую внутреннюю часть острова, и начал строить себе беседку под огромной смоковницей.
Как только я принялся за дело и стал работать, вся моя тоска мгновенно исчезла. Труд имеет удивительное свойство ободрять и возбуждать дух и силы человека.
У подножия горы находилось несколько небольших пещер, занесённых песком и землёй. Я нашёл, что они могли служить мне более надёжным убежищем, чем беседка под смоковницей; недолго думая, я принялся за работу и в несколько дней приспособил одну из пещер для жилья.
О пропитании мне нечего было заботиться: богатая природа острова в избытке удовлетворяла мои скромные потребности, и потому большую часть времени я употребил на украшение своего нового пристанища: устраивал беседки, гроты и сажал в роще деревья.
Однажды в дождливое время мне вздумалось писать эти заметки.
Прошу нашедшего эти записки не отказать в моей последней просьбе и передать их моей дорогой матери, которая, вероятно, до сих пор льёт слёзы о судьбе своего несчастного сына…
На этом месте записки незнакомца обрывались. Елена и отец её были глубоко тронуты этой давней исповедью и терялись в догадках о судьбе своего предшественника.
Затем они стали составлять планы своей будущей жизни. Елена надеялась, что они со временем устроятся уютно и отец примирится с новым образом жизни.
— Но прежде всего, заметил старый моряк, — ты должна поставить на вершину горы, на видном месте, флаг или какой-нибудь другой знак. Если мимо нашего острова будет проходить какое-нибудь судно, оно тотчас обратит на этот знак внимание и снова вернёт нас в общество людей.
— А если дикари увидят его? — с беспокойством спросила Елена. — Тогда они откроют наше убежище — и мы пропали!
Но отец успокоил её уверением, что по этим морям плавают только европейские суда.
В таких разговорах о будущем у них прошёл вечер. Только теперь они заметили, что день близился к концу. Последние лучи солнца уже стали золотить западные вершины гор. Скоро над долиной медленно поднялась луна и залила своим серебристым светом высокие горы, леса и поляны. На гладкой поверхности маленького озера, отражавшего тёмно-синее звёздное небо, струилась мелкая, едва заметная зыбь, производимая лёгким ветерком, который, казалось, сманило с высоких гор благоухание долины.
Долго любовалась Елена этой волшебной картиной лунной тропической ночи, пока наконец сон не сомкнул её усталых глаз.
Глава XIV
Отец Елены ещё спал, когда она тихо вышла из пещеры с топором и куском материи. Утро было тихое и ясное. Спустившись к берегу, она увидела за выступом большого камня двух небольших черепах, мирно спавших на отмели, едва покрытой водой. Елена осторожно подошла к ближайшей из них и только что намеревалась перевернуть её, чтобы овладеть ей, как та быстро юркнула в воду. Другая черепаха ещё раньше успела скрыться под водою.
Елена подосадовала на свою оплошность и пошла отыскивать жердь для флага. Вдали, у берега, рос непроницаемый лес каких-то чрезвычайно тонких, стройных деревьев, из которых некоторые достигали пятидесяти футов вышины.
Подойдя к этому лесу, Елена, к удивлению своему, увидела, что эти деревья точь-в-точь похожи на бамбуковую палку отца, которую она видела дома. Она никак не воображала, чтобы тростник мог достигать такой необычайной высоты.
Теперь только ей стала понятна прочитанная недавно интересная книга о путешествии по Китаю. В
