Сила — слава — власть — вот что стало составляющими национальной немецкой доблести. Вот по какому лекалу кроилась судьба императора Фридриха. Вот каким ярмом наградило его могучее кольцо доисторических предков.
Немцы ждали пробуждения Фридриха в облике императора. Но он воплотился в одержимом поэте, в безумном философе — с ожидаемым именем — Фридрих. Дух Фридриха Ницше был пробужден Р. Вагнером, когда тот назвал заветное Horst — «Кольцо Нибелунгов», когда созвучием раскодировал древние смыслы, разбудил подземных демонов. Ницше осмыслил и сформулировал то, что раньше являлось только в таинственных и мрачных образах. То, что Фридрих Красная Борода так явственно ощущал на своей судьбе, но сказать не умел. Прорвавшаяся в мир Воля к власти — сокровенный двигатель, довлеющий над человеческой жизнью. Историю мира творит темная страсть, энергия, древний неукротимый инстинкт. Эта сила выбирает себе вместилище, его Ницше называет «сверхчеловеком», но мы-то, проникнув в прошлое Нибелунгов, знаем, что это — не-человек. Туда, вниз, в глубину, к источнику буйной энергии, дарующей власть и могущество, устремляется ницшеанский сверхчеловек, отрясая с презрением шелуху человеческих представлений о добре и зле, христианскую мораль, человеческую этику. От этих корней питается вся конструкция мира — древо жизни. Ницше полагал своего сверхчеловека совершенным плодом этого древа. Из вечного мрака он взовьется наверх — властвовать над миром, считает Ницше, ибо его сверхчеловек — это не только ровесник хаоса первоначала, он еще и человек будущего. Новый бог новых времен. Невозможно нижним богам слиться с верхними, не сломав конструкции мира, не порушив энергетических потоков, так и сверхчеловек не может воспарить лишь с тяжелым грузом мрака Нибелунгов, не преображенный по законам высшего божественного мира. Не сами ли Нибелунги нашептали философу его волюнтаристскую доктрину? Они всегда действовали именно так — находя в будущем подходяшего кандидата — будь то Зигфрид, Гунтер или Барбаросса, — погружали его личное сознание в немоту, в беспамятство и через послушного проводника вбрасывали в мир коварное колечко, приговаривающее к упоению властью через позор и смерть. Вырвав у альвов их древнюю тайну, философ Фридрих Ницше и сам погрузился в сумрачный мир беспамятства в начале 1889 года… Кольцо Нибелунгов лишилось чуткого и тонкого проводника. Но ненадолго. В апреле того же года появился на свет новый Нибелунг — Адольф Шикльгрубер, известный впоследствии как Адольф Гитлер…
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ,
в которой Фридрих Красная Борода пытается стать доблестным рыцарем, но не успевает совершить подвиг
Фридрих Барбаросса, выпавший из истории кольца власти, остался в контексте своего времени. А время его — время рыцарских идеалов, становления куртуазного романа. Эстетика куртуазного романа, в отличие от эстетики эпоса, огромное внимание уделяет качеству пути своего героя, его целям. Даже если цель имеет сугубо военное, героическое в древнем смысле, воплощение, то суть ее все равно должна оставаться высокой и эстетически безупречной. Древний воин должен пройти по пути одухотворения, чтобы превратиться в средневекового рыцаря. Мотив выбора пути совпадает с этическим поиском. Чем выше этическая наполненность бытия куртуазного героя, проживающего череду авантюр, тем шире, многограннее его образ, тем совершеннее его характер. Тем выше, разностороннее награда в конце пути.
Возможно ли предположить, чтобы могущественный правитель вдруг раскаялся в пройденном пути? Возможно ли, чтобы Барбаросса с ужасом и стыдом оглянулся на собственную жизнь и признал, что деяния его ничтожны с моральной точки зрения, что, стремясь без разбору вперед, он не заметил, как превратил в руины собственное отечество, что повергал в прах своих собственных граждан, совершая тем самым тяжкий грех — уничтожение братьев своих во Христе? Что ослепленный идеей единоличной власти, словом и деянием оскорбил Церковь, презрел промысл Господа? Раболепно следуя идее величия, внушенной сокровищем Нибелунгов, все дальше отступал от подлинно рыцарского предназначения? В такое верится с трудом. И действительно — у Барбароссы был шальной, твердокаменный характер. Но он жил в XII веке, когда чувства человека еще не закалились до полной непроходимости, когда речь проповедника могла увлечь на смерть, уличный балаган запоминался на всю жизнь, а песня миннезингера ранила душу в кровь. Страницы романов, читаемых при дворе Барбароссы, испещрены чувственными монологами рыцарей о долге и чести, придворные песнопевцы слагают бесконечные поэмы об императорском благородстве, которого в реальной жизни никто не видывал. Что делать? Личную судьбу исторического лица опять преображают обстоятельства культуры. Всю свою оставшуюся жизнь старый император пытается прожить как рыцарский роман.
Барбаросса возвращается в покинутую, остывшую к нему Германию. Он никогда больше не возглавит итальянский поход, он предоставит эту сомнительную честь своему сыну. Свое же провальное прошлое он, как страницу, вырвет из памяти современников и из истории потомков. С невиданным пафосом он отмечает годовщину величайшего императора — Карла. Рядом с ним, а не с Нибелунгами хочет он увековечить свое имя. Еще один большой праздник — посвящение в рыцари своих сыновей. Он хочет остаться в хрониках произносящим рыцарскую клятву, а не жалкое примиренческое лепетание. Много сил он отдает борьбе с Вельфом Генрихом Львом. И вовсе не для того, чтобы поддерживать в боевой форме рыцарский дух. Барбаросса понимает: там, где в романе истории стоит героическая песнь о Генрихе, могла быть глава о Фридрихе. Генрих Лев — это несостоявшийся он сам. Это Генрих укреплял владычество на севере Германии, строил там города, отодвигал северную границу. Это Генрих Лев создал один из самых изысканных и дерзких куртуазных дворов в Германии. А когда Барбаросса увяз в Италии, он отправился на помощь в Иерусалим, вел себя как доблестный рыцарь и был встречен в Иерусалимском королевстве не только как спаситель, но — что ужасно! — как истинный король. Вдобавок в силу исторических обстоятельств именно фамилия давнишнего соперника Барбароссы стала именем и знаменем итальянской оппозиции, так унизившей императора. Барбаросса успокаивается, лишь изгнав строптивого Льва из Германии. Никто теперь не стоит на пути к рыцарской славе.
В 1188 году семидесятилетний император принимает крест. В глазах его опять появляется металлический блеск, как во времена, когда он знал магические заклинания власти. Барбаросса возглавит Крестовый поход европейцев. Он останется в веках не только как идейный восприемник Карла Великого — объединителя империи, но и как защитник Гроба Господня. Немец — спаситель всего человечества, как и предсказано в «Ludus de Antichristo». Завершить свой путь исполнением святого рыцарского долга — что может быть величественнее?
Однажды Фридрих Барбаросса уже участвовал в Крестовом походе, под знаменами дядюшки Конрада III. Это было в 1148 году, и не было в истории крестоносного движения более позорного вояжа в Святую землю. В полководческой сумятице войска германцев и франков неоднократно нападали друг на друга, были с позором изгнаны из Византии, где вели себя, как варвары, и попали в западню к туркам- сельджукам. Живыми вышли немногие — в основном, руководители похода, которые заблаговременно бежали. Если бы Фридрих тогда был более чуток, он узнал бы предостережение от позора, ничтожества и
