— Ничего. Пока. В том-то все и дело, Женя, что ты в последнее время совершенно ничего не сделала! Ни для себя, ни для нас. Мы с отцом долго терпели, нам все казалось, что ты образумишься, вот-вот возьмешься за ум. Ведь ты уже не ребенок, в конце концов, — взрослая девушка! Но ты разочаровала нас, дорогая моя, разочаровала ужасно. Так что извини, больше из дому ты не выйдешь.
— Что?!
— Да, не выйдешь, — твердо повторила Елена Вадимовна. — Ты будешь сидеть здесь и готовиться к экзаменам. В институт. Полтора месяца — это не смертельный срок, ничего с тобой не случится, если ты пожертвуешь этим временем во имя своего будущего. Сдашь экзамены, получишь студенческий билет — и, даст Бог, одумаешься. Поря тебе взяться за ум, девочка моя.
— Не буду я готовиться ни в какой ваш институт! — крикнула Женька.
— Будешь.
В голосе Елены звякнуло железо. И, повернувшись, чтобы выйти из комнаты, она снова остановилась и добавила через плечо тоном, не менее непреклонным:
— И вот еще что, Женя. Мальчик, с которым ты дружишь, тебе не подходит. Вы с ним… разного поля ягоды, можно так сказать. Я не могу запретить тебе водить с ним знакомство — конечно, после того, как поступишь в институт, — но подумай над этим, Женя.
И дверь за ней окончательно закрылась.
В другой ситуации Женька, возможно, и в самом деле послушалась бы матери. Тем более что в глубине души она нуждалась в том, чтобы кто-то подсказал ей — наконец-то! — выход из ситуации, которая так ее тяготила.
Однако недовольство родителей приняло форму откровенных репрессий! Этого Женька никак не ожидала!
В своей комнате ее, конечно, под замком держать не стали — у девушки просто забрали ключи от квартиры, и входная дверь оставалась всегда запертой на четыре полных оборота. С родителями Женька гордо не разговаривала, но, заглядывая время от времени в комнату дочери, Елена Вадимовна с удовлетворением смотрела на склонившуюся над учебниками русую голову с косичками.
«Господи, господи. Неужели образумилась. Дай Бог, дай Бог», — шептала она, делая приготовления к обеду. Но Женька в очередной раз проходила мимо нее с каменно-непроницаемым лицом, и у Елены снова падало сердце.
«Она меня ненавидит, вот в чем все дело! — думала, в свою очередь, Женька, глядя в учебник и не видя того, что там было написано. — Да! Ненавидит! Потому что я моложе и… и красивее! — последнее соображение вряд ли соответствовало действительности, но Женька мотнула головой, прогоняя уколы совести. — И вообще — она не имеет никакого права мной командовать! Да!!! Потому что она мне не мать!!!»
Краска стыда залила ей лоб, щеки, уши — но Женька только еще упрямее наклонила голову над книгой и сказала уже вслух, сама себе:
— Да, да, да! Она мне не мать и не имеет никакого права!!!
С этого дня Елена Вадимовна перестала быть для Женьки матерью. Даже мысленно девушка стала называть Елену только так — «Она»… Или — «Эта».
Каждое ее слово, каждый поступок Женька стала толковать для себя только в одном смысле — мачеха ее ненавидит. Ненавидит. Ненавидит.
И в конце концов юношеский максимализм взял верх — девушка и сама поверила в то, что все эти годы напрасно называла Елену Вадимовну мамой…
По-прежнему сохраняя на лице каменное выражение, Женька тем не менее продолжала взвинчивать себя днем и ночью. В ней крепла ненависть к Елене, — ненависть, которая усиливалась еще и глубоко- глубоко запрятанным в душе чувством сознания собственной неправоты.
За месяц затворничества она только один раз разжала губы:
— Мне надо поехать в институт. Подать документы, — сказала она как-то за ужином, с вызовом глядя на родителей.
Папа промолчал, а ЭТА спокойно сказала:
— Поедем вместе.
На следующей день, сложив к Женьке в сумку ее паспорт и школьный аттестат, они направились к автобусной остановке. Высоко задрав голову, девушка вышагивала с независимым видом и старалась держаться от НЕЕ на значительном расстоянии: не хватало еще дать понять всяким там дворовым кумушкам, что кто-то там ее пасет!
И потом, у Женьки был план.
Когда разбухший в часы пик автобус с медлительностью переевшего зверя поравнялся с остановкой, Женька шагнула к дверям вместе с толпой. Боковым зрением заметила, что ЭТА стоит от нее на значительном расстоянии, отделенная потными тетками с кошелками довоенного образца. Сердце екнуло в предвкушении скорой свободы — Женька ввинтилась в толпу, усиленно работая локтями, одной из первых запрыгнула в салон, и безо всякой паузы стала пробиваться к противоположному выходу. Вслед ей неслись смачные ругательства — Женька их не слышала. Она хотела знать только одно: зашла ли в автобус Елена Вадимовна?
Остановилась. Оглянулась. Увидела — зашла!
С ловкостью молодой обезьяны, толкаясь, перешагивая, а то и перепрыгивая через чьи-то ноги, руки, сумки, головы, Женька бросилась к двери. «Не догонит, не догонит!!!» — радостно стучало у нее в висках. Пассажиры спаивались за ней такой монолитной стеной, что у Елены действительно не было никакой возможности даже схватить Женьку за руку.
— Женя! Куда ты? — ударил в спину удивленный и горестный голос.
— К чертовой бабушке, — злорадно крикнула Женька, выскакивая сквозь вот-вот готовые сомкнуться двери.
— Женя!
Автобус тронулся, оставив растрепанную и розовую от своей победы над НЕЙ Женьку на заплеванном асфальте опустевшей автобусной остановки.
— Женя!
Автобус уехал.
«Главное — это свобода», — подумала Женька, закидывая на плечо сумку-рюкзачок и стараясь изгнать из памяти голос, который все еще продолжал звучать у нее в ушах.
Перебросила за спину обе косички, победно оглянулась на аплодирующую ей сочную зелень тополей — и пошла куда глаза глядят.
А глаза ее глядели в сторону железнодорожного вокзала. Женька решила уехать. Уехать куда подальше в погоне за новой самостоятельной жизнью и счастьем. И, подобно многим и многим своим сверстницам, Женька полагала, что счастье скрывается от нее в далекой и до сих пор недоступной Москве.
Денег у нее было немного, только те, что перед выходом из дому она вытрясла из старой, подаренной еще Еленой Вадимовной копилки в виде избушки на курьих ножках. Копилка была набита доверху, но мелочью — в основном пятирублевыми монетами, и сейчас, уложенные в сумку, они сильно оттягивали Женьке плечо.
И еще в этой сумке лежали паспорт и аттестат.
До вокзала она добралась пешком, всей грудью вдыхая воздух свободы. Девушка не думала и не собиралась думать о том, что будет дальше. Главное — добраться до Москвы! Стоит только сойти с электрички, как все залежи богатств сверкающей роскошью столицы сами собой лягут к Женькиным ногам — так или примерно так мнилось ей.
— Один — до Москвы! Плацкарт! На сегодня! — гордо сказала Женька высыпая перед скучно глядевшей на нее кассиршей свои «богатства». И была сильно удивлена тому, как индифферентно и совсем не глядя на нее служительница кассы принялась пересчитывать пятаки, со звоном сбрасывая их в стоящую
