— Она уже опознала, — ответил тот, поняв молчаливый вопрос полковника. — Протокол есть.
— Да, не понадобитесь, — подтвердил Попов понятым, — благодарю.
Когда в комнате остались жандармы и Бах, Попов подвинул себе стул, сел и, потянувшись с хрустом, сказал:
— А теперь, конспиратор несчастный, подойдите к чемодану, который несла сама Микульска.
Бах подошел к окну, возле которого на стульях лежали чемоданы.
— Очень хорошо, — сказал Попов. — Вспомните, что вам говорила Микульска об этом чемодане?
— Ничего.
— Вы помогали ей нести этот чемодан?
— Нет.
— Павел Робертович, — обратился Попов к офицеру, — покажите Баху показания носильщика Ловиньского.
Офицер подошел к Баху, протянул ему протокол допроса: «Я принял из рук неизвестного, сопровождавшего неизвестную мне даму, предъявленный мне к опознанию чемодан фирмы „Брулей и сын“, когда извозчик разгружал пролетку. В этот момент неизвестный господин взял у меня из рук чемодан фирмы „Брулей и сын“, сказав, что поклажу понесет сам, ее осторожно надобно нести».
— Ну как? — спросил Попов. — Отвергаете показания носильщика?
— Может быть, он прав, я запамятовал, вероятно…
— Распишитесь в таком случае, что с показаниями носильщика Ловиньского согласны… Или не согласны?
— Да какое это имеет значение? — Бах пожал плечами. — Если он так говорит, значит, так и было.
— Прекрасно. Теперь откройте чемодан.
Бах открыл крышку и отступил: там, рядком уложенные, лежали оболочки бомб.
— Что, испугались? Железки и есть железки. Или сапожнику известно, как выглядят бомбы-самоделки? Откуда? Где видал?
— Вы сами это подложили! Здесь подложили! — крикнул Бах. — Почему убрали понятых?!
— Ну вот и заговорили, — удовлетворенно протянул Попов. — Просто как адвокат… Извольте занести протест арестованного в протокол, господа. Распишитесь под вашим протестом, Бах.
— Рученьки трясутся, — рассмеялся Павел Робертович. — Раньше еще куда ни шло, легкий мандраже, а теперь колотун, Игорь Васильевич, словно пациент попал в охрану после большого похмелья-с!
— Он трезвенник. Господа революционеры почитают хлебное вино средством для бесстыдного оглупления трудового люда. Так, бедолага? Так, так, я ж ваши речи знаю, слушал… Дайте ему, Павел Робертович, показания Микульской.
— Читай, Бах, — сказал Павел Робертович, подвинув арестованному протокол. — Читай сам, а то решишь — обманываем…
Бах не сразу понял те слова, которые были занесены в протокол опознания вещей, подписанный Микульской. Он зажмурился на какое-то мгновение, потом прочитал снова: «То, что в кожаном маленьком чемодане фирмы „Брулей и сын“ находятся три бомбы-самоделки, мне было неизвестно, потому что этот чемодан мне был передан незнакомым человеком, сказавшим, что за ним гонятся. Он просил сохранить чемодан в моей квартире. Записано по моему утверждению верно. Микульска».
Бах хотел было перевернуть страницу, но Павел Робертович папочку у него из рук легко выхватил:
— Хорошенького понемножку! Попов докурил папиросу и сказал:
— Подписывайте, Бах, подписывайте свое показание: «То, что в чемодане бомбы, не знал». Не вывернешься, загнали в угол, господа социал-демократы…
— Я не буду подписывать ни строчки, — ответил Бах. — Пусть мне устроят встречу с Микульской.
— Придет время — устроим, — с готовностью пообещал Попов. — Можете, конечно, не подписывать. Тогда нам снова придется пригласить понятых, и они в вашем присутствии подпишут то, что отказались подписать вы.
В голове Баха тяжело ворочался страшный глагол «подпишите». Попов произносил его ласкающе, будто гурман осматривал кусок мяса, прежде чем отправить в рот.
«Она подписала страшное признание, — думал Бах лихорадочно. — Она напутала так, что не выпутается! Какой человек? Почему подошел к ней? Откуда он знал ее? Наши бы сказали мне про бомбы! Какие бомбы? Уншлихт не мог не сказать: он же доверяет мне!»
— Я могу написать только одно, — сказал наконец Бах. — Я могу написать, что бомбы мне предъявили в отсутствие понятых…
— Пожалуйста, — сразу же согласился Попов. — Это правда, не смею возражать.
— А почему вы так сразу и согласились? — спросил Бах растерянно.
— Да потому, что ваш резон справедлив. Что ж мне — драться с вами?
Бах написал объяснение. Попов внимательно прочитал его вслух:
— «Бомбы в чемодане я увидел в то время, когда понятых в комнате уже не было». Прекрасно. Только справедливости ради добавьте и следующее: «При мне сотрудники охраны бомб в чемодан „Брулей и сын“ черного цвета, малого формата, новый, не прятали». Это правда или нет? Мы при вас бомбы не прятали?
— Нет, не прятали.
— Правду написать можете?
— Разве так непонятно? И так все понятно…
— С меня форму спрашивают, Бах! Мы ж порядка хотим достичь в империи! А порядок без тщательного оформления документа невозможен.
— Я иначе напишу.
— Пожалуйста, — равнодушно согласился Попов, но подбросил: — Только чтоб ясно было, о чем идет речь.
Бах написал: «После того, как понятые ушли, мне предложили открыть чемодан, и там я увидел бомбы».
— Ну-ка, вслух, — попросил Попов. — Как это на слух, в военно-полевом суде будет звучать?
Бах почувствовал, как его начало трясти: военно-полевой суд означает виселицу. Расстрел в лучшем случае.
— Ну-ну, смелей, Бах! — усмехнулся Попов. — Что вы кадыком елозите? Читайте! Имейте в виду: от того, как это ваше показание будет звучать, многое зависит, о-о-очень многое! Я могу вынести на суд показание носильщика про то, что вы, именно вы несли чемодан с бомбами, а могу это показание ошельмовать другим, которое опровергнет первое: нес чемодан сам носильщик. А могу и вовсе это показание обойти молчанием. Коли я докажу, что вы несли чемодан, — веревка вам обеспечена, в крае военное положение, Бах, нам не до шуток.
— Показанию одного извозчика не поверят!
— Носильщика, носильщика — ишь как разволновался, — заметил Павел Робертович. — Извозчик против тебя не показывал.
— Против вас Микульска показала, — лениво заключил Попов, — прочитайте ему то место.
— Нет, я сам хочу прочитать, — возразил Бах, откашлявшись, голос сел, звучал глухо.
— Пожалуйста, — согласился Попов. — Пусть он прочтет, Павел Робертович. Дайте ему листок.
«Вопрос: Кто нес опознанный вами чемодан, принадлежавший неизвестному вам господину?
Ответ: Мне помогал его нести мой спутник.
Вопрос. Как зовут вашего спутника?
Ответ: Его зовут Ян Бах.
Вопрос: Что вы о нем можете сказать? »
Ответа на этот вопрос Баху не показали, и он понял, что тонет, тонет.
— Итак, — подстегнул его Попов. — Написали? «В моем присутствии бомбы в чемодан сотрудники охраны не клали». Что-нибудь мешает? Хотите заменить слово?
Бах написал фразу, продиктованную Поповым, расписался, посмотрел на полковника затравленно.
Попов поднялся, пошел к двери, там задержался, пальцами обхватив медную, начищенную до блеска ручку.
