греться об него…
Между тем, Дикарь, как ни в чем не бывало, сигал к Руни под бок всякий раз, как ему было зябко. И для Руни это было теперь сродни пытке. Мало того, что он перестал себя чувствовать хозяином в собственной постели. Хуже то, что… горячее, упругое тело Сета — и рядом совсем, а не тронь! Только и оставалось на долю Руни — смотреть, как Дикарь крепко спит, как разглаживается во сне лицо, становится таким спокойным и чуть ли не нежным… Слушать — глубокое мерное дыхание… Чувствовать — как изредка вздрагивает всем телом, дёргается… может, ему порка недавняя снится — тот ещё кошмар… но чаще — чуть улыбается, да, бывает, причмокивает, как маленький. С ума сойти…
— Дрыхнешь, сволочь, и никакой тебе заботы, — шептал иногда в сердцах Руни, отодвигался, насколько мог, но, заснув-таки, непременно видел во сне Дикаря, да в таких ракурсах, что век бы не просыпаться…
3
Отделение собралось на контрольное занятие по проведению форсированного допроса.
Накануне было объявлено, что занятие пройдёт «с использованием живого материала», и эта новость обсуждалась не все лады.
— А что значит «на живом материале»? — первым поинтересовался новичок — Малыш Эйдо Мар.
— А то и значит — привяжем тебя к колышкам и будем му-у-учить, — тут же отозвался один из главных зубоскалов отделения.
— Ага, зверски изнасилуем, — плотоядно ухмыляясь, вторил другой.
Руни только хмыкнул неодобрительно — ну, чего достают парня? Хотя, новичков завсегда стараются поддеть, и по части насмешек да подколов Малышу будь здоров как достаётся. Но он — ничего, держится, и шуточки терпит, и вообще… Все ж знают: чем позже попал в учебный центр, тем меньше шансов выжить. Но Малыш, видно, духом не падает, старается вовсю. Многие парни, в том числе и Руни с Сетом, новичка за эту стойкость зауважали, а командир, вроде как, под крылышко взял, опекает помаленьку…
— Правда, Волк, что это за такой «живой материал»? — это уже Дикарь спросил.
Командир пожал плечами:
— Я знаю столько же, сколько и вы. Веснич же любит туману напустить…
Едва Волк это произнес, как появился офицер-преподаватель Веснич, специалист по допросам. Да уж, помяни чёрта — он тут как тут… Веснич был длинный, сухой, весь какой-то бесцветный, и ничего в нём примечательного, если б не взгляд — неподвижный, почти как у Руни, но острый, холодный. Поглядишь — и будто на битое стекло напорешься…
Преподаватель подталкивал в спину парня в оранжевом комбинезоне. На физиономии парня светился перевернутый треугольник — печать контроля… Всё понятно. «Меченые» — так называли опасных преступников, приговоренных к пожизненной каторге. Их использовали в учебном центре для самой грязной работы. Ну и, видимо, для разных прочих нужд. Например, как живое чучело на практических занятиях…
— Раздевайся! — приказал Веснич своим бесцветным голосом, даже не глядя на парня. И тот с обреченной покорностью принялся стягивать оранжевое тряпьё. Руки у него заметно тряслись…
… По окончании занятия Веснич равнодушно объявил, что доволен результатами, которые показало отделение. Бесцветные казенные слова прозвучали для парней сладкой музыкой — значит, завтра они пойдут во Флорес. Первая увольнительная… И денежек дадут на развлечения. Вот славно-то! Все загомонили разом, уже предвкушая, на ходу строя планы…
А скулящего «меченого» увели. Ему даже лазарет не понадобился, вызванный медик тут же, на месте, кое-как залатал многочисленные раны на теле, обработал искалеченные пальцы. Ну, и пойло какое-то ядрёное в бедолагу влили — надо понимать, в качестве анестезии…
Руни это всё подметил краем глаза, как и то, что Малышу, кажись, немного поплохело во время занятия, хоть он виду и не подавал. И ещё… Дикарь после всего притихший был, задумчивый.
— Слышал, завтра во Флорес отправимся? — и Руни хлопнул друга по спине. Только б вывести Дикаря из этого мутного состояния. Что у него там в башке крутится — пусть или забудет, отодвинет подальше, заслонит мыслями о предстоящем веселье… или пусть прямо сейчас выложит. А если замалчивать — Дикарю это не годится, взорвется ж потом… — Помнишь, о чем мечтал?
Помнит, куда он денется. Весь последний месяц только и было разговоров, что о квартале развлечений.
— Угу, — неопределенно промычал Сет. А потом возьми и спроси, запинаясь, точно ему слов не подобрать, — Змей, слушай… Тебе… совсем его не жалко?
— «Меченого»? — сразу понял Руни. Помолчал, прислушался к себе. Детство… выходные у телевизора, сладкие блинчики, тепло отца и Наиля… Туда больше нет возврата. А сейчас… боль, кровь и смерть — рядом, привычные, как ежедневные подъёмы и отбои. Серый мир живет по своим правилам. Подчинись или умри. И все они… все, кто выжили — выходит, подчинились?.. — Наверное, не жалко. Если б такое с кем-то из ребят… А так — он же преступник, «мечеными» просто так, за какую-то мелочь не делают. Он или убийца, или наркотой торговал. А может, людей продавал на органы… Гад, в общем. Чего таких жалеть!
Руни сказал это не только для Сета, но и для себя самого. И себя, вроде, убедил.
— Может, ты и прав, — ответил Дикарь. — А всё одно — в душу как насрали. Думаешь, нам потом часто придется такое делать?
— Нууу… — протянул Руни. И рассудил, — Часто не часто, а придется.
— Хуёво, — вздохнул Сет. Но, кажется, его отпустило.
— Хуёво, — согласился Руни.
Но лучше было сейчас думать о Флорес. А война и вся прочая хрень пусть остаются неясными тревожными тенями отдалённого будущего. Глядеть туда, вдаль — сломаешься до времени, выпьют проклятые тени всю душу досуха… Нет уж, Руни при слове «будущее» хотел видеть подмигивающий веселыми огнями Флорес и себя в обнимку с Сетом…
Руни казалось, что он в сказке очутился. Всюду яркие огни, музыка, вкусные запахи. Народу — куча, и при этом ни одной хмурой рожи, а раскрасневшиеся все от алкоголя и соблазнов, глаза маслянисто блестят от возбуждения… Флорес — ядовитый приторно-сладкий сон. Всё, что захочешь, только заплати…
Руни и Сет неторопливо прохаживаются по разукрашенным улочкам, глазеют на многочисленные витрины и вывески. Игорные заведения, клубы, кабаки, бордели, магазины и рестораны…
— Красотища, да? — восхищенно озираясь по сторонам, восклицает Руни.
Дикарь же только усмехается со значением:
— Видал я места и похлеще. А тут… так себе, по-простецки.
— Опять нос задираешь, — благодушно упрекнул друга Руни.
Сет нисколько не обиделся.
— Есть немного. Во Флорес кайф, когда денежка водится на баловство. Вот тогда и красотища.
Средств «на баловство» им выдали, прямо скажем, не сильно много. И даже к этим скудным средствам прилагались — в качестве напутствия — многочисленные «нельзя». Ни спиртного, ни наркоты… Но это их первая увольнительная. И первые деньги. И — по крайней мере, у Руни-то точно — должен был состояться первый секс. При одной мысли об этом у Руни начинало твердеть в штанах, и он жадно рассматривал мальчиков в прозрачных витринах борделей. И ловил себя на том, что выискивает кого- нибудь кудрявого, с нахальными глазами, да желательно, чтоб уши были оттопыренные. Вот это было б самое то!
— А тебе какие нравятся? — поинтересовался он у Сета. Раньше, по совершенно понятным для самого Руни причинам, он не решался спросить о предпочтениях друга.
Дикарь неожиданно нахмурился, замялся:
