Звездное затмение

когда ночная монета с чеканом сна
переворачивается
и ребра, кожа, глазные яблоки
влекутся к своему рождению

кричит петух с белым гребнем
жуткий миг
безбожной бедности
на перекрестке —

Безумие — королевский барабанщик
усмиренная кровь течет —

*** (Стал переписчик переписывать книгу Зохар…)

Стал переписчик переписывать книгу Зохар
вскрыл жилы слов
ввел кровь созвездий,
круживших незримо, и только
томлением подожженных.

Труп алфавита восстал из могилы,
буквенный ангел, древний кристалл,
замкнутый брызгами творения,
которые пели — и сквозь них мерцали
рубин и гиацинт и ляпис-лазурь,
когда камень еще мягок был,
посеянный, словно цветы.

И, черный тигр, зарычала
ночь; и ворочалась
и кровоточила искрами
рана день.

Свет был уже ртом, который молчал,
только аура выдавала еще б-га души.

Пейзаж из криков

В ночи, где умираньем распущено шитье,
срывает пейзаж из криков
черную повязку,

над Мориа, крутым обрывом к Б-гу,
жертвенный нож реет знамя,
вопль Авраамова возлюбленного сына,
в ухе великом Библии он хранится.

О иероглифы из криков,
начертанные на входной двери смерти!

Раны-кораллы из разбитых глоток-флейт!

О кисти с пальцами растительными страха,
погребенные в буйных гривах жертвенной крови,

крики, замкнутые искромсанными рыбьими жабрами,
вьюнок младенческого плача
с подавленным старческим всхлипом,

в паленой лазури с горящими хвостами.
Кельи заключенных, кельи святых,
Обои — образцовые гортанные кошмары,

лихорадочный ад в собачьей будке бреда
из прыжков на цепи —
вот он, пейзаж из криков!
Вознесение из криков,
ввысь из костяной решетки тела,
стрелы из криков, пущенные
из кровавых колчанов.

Крик Иова на все четыре ветра,
крик, скрытый садом Гефсиманским,