— Х-хорошо, но при чем з-здесь Самсонов?
— Он был там с бандой.
— Н-ну был. По глупости.
— Вот вы и докажите, что это глупость. И пререкания тут излишни.
— Эт-то не пререкания, поймите. П-парня мы погубим, если его п-посадить. Он же верил нам. Он помог нам задержать бандитов…
Следователь прокуратуры был старым и опытным работником. Он считал, что лучше и безопаснее перегнуть палку, чем недогнуть ее. Так он полагал и ни разу за всю свою многолетнюю практику не ошибся. Во всяком случае, так ему казалось. И не важна, по его мнению, степень тяжести преступления — наказуемое обязано быть наказано. А что принесет наказание — гибель человеку или спасение, — это уже другое дело, к букве закона прямо не относящееся.
— Товарищ Садчиков, — сказал следователь, — мне кажется, не наше с вами дело корректировать законы. Они написаны для того, чтобы их неукоснительно исполнять.
— З-законы написаны для того, чтобы их и-исполнять, это верно, — ответил Садчиков, — но их правильно понимать надо, если речь идет о спасении семнадцатилетнего человека.
— Вы мне передовиц не цитируйте, я газеты сам читаю. Выполняйте мое предписание, а там разберемся.
— Б-будет поздно потом разбираться.
— Разобраться никогда не поздно.
— Д-до свидания.
— Пока. Когда вы его возьмете?
— Н-не знаю.
— Товарищ Садчиков, ваш ответ меня не устраивает. Я сейчас же позвоню комиссару.
— В-валяйте.
Садчиков осторожно положил трубку и снова выругался. И потом быстро поднялся и, не глядя на Костенко, выбежал из кабинета — к комиссару.
Комиссар держал трубку телефона плечом, а руки у него были заняты ремонтом зажигалки. Он дымил папиросой, слушал сосредоточенно, хмуро и лишь изредка повторял: «Ну, ну, ну…» Починив зажигалку, он перехватил трубку рукой и, перебив своего собеседника, сказал:
— Ерунду вы, милый мой, порете. Даже мне странно от вас это слышать. Ладно, хорошо, посадим Самсонова, успокойтесь, только я в данном случае согласен с Садчиковым, а не с вами, и завтра же буду говорить с прокурором.
Потом взорвался:
— Да при чем здесь либерализм? При чем здесь ответственный папаша? Я б папашу с мамашей посадил, а не его! Вы его по карточке знаете, а я с ним целый день провозился! Ладно, хорошо, мы попусту тратим время. Я сказал, что посадим, но согласен в данном случае с Садчиковым и в понедельник буду драться. Вот так. Все.
Положил трубку, поднял голову, хмуро посмотрел на Садчикова и сказал:
— Придется его забирать. Ничего, посидит недельку, а там отобьем.
— Т-товарищ комиссар…
— Ну?
— Это ошибка.
— Пожалуй, что так.
— Неужели нельзя связаться с прокурором города?
— Его нет, я уже звонил.
— З-заместитель?
— Он тоже на совещании.
— Н-но вы в понедельник действительно будете за него драться?
— Боксерские перчатки приготовь.
— Товарищ комиссар…
— Ты меня не обхаживай, Садчиков, я не девушка. Выполняй то, что тебе предписано, и скорее заканчивай все с Читой и Сударем. Молодцы твои ребята, просто истинные молодцы.
— М-может, подождем с Ленькой до понедельника?
— Садчиков, я повторил тебе уже три раза — выполняй то, что предписано. Холку потом мне будут мылить, а не тебе. Так или не так?
— Так.
— Ну и топай. А потом отоспись, на тебе лица нет.
— Машину можно вызвать?
— Зачем?
— Леньку взять.
— Что у тебя, оперативных нет?
— Я за ним на оперативной не поеду.
— Психолог.
— П-приходится.
— Что, открытую «Чайку» прикажешь подать? Долго ты будешь на моем долготерпении играть, а? Дам тебе «Волгу» и поступай так, как тебе подсказывает здравый смысл.
— Прошу р-разъяснить.
— У самого зубы есть — поймешь, если понять хочешь.
— Но я действительно не понимаю…
— Ну и плохо, если не понимаешь…
— Позвольте мне перепоручить это дело Костенко?
— А это как хотите, — сухо ответил комиссар.
— Р-разрешите идти?
— Р-разрешаю, — снова передразнил его комиссар и осторожно подмигнул левым глазом.
Успокоившись после истерики, Сударь поудобнее уселся на стуле и спросил:
— Что вы мне предъявляете? И с кем я вообще имею честь беседовать?
— Вам документы показать или, быть может, поверите на слово?
— Москва словам не верит.
— Это что, вы — Москва?
Росляков засмеялся, а Костенко сказал:
— Ну, извини, Сударь, извини…
— Моя фамилия Росляков, я старший инспектор.
— А я — Костенко.
— Звучит, прямо скажем, грозно. Только Костенко — не Олег Попов, мне бы еще и должность.
— Начальник балетной школы.
— Странно. Начальник — и вдруг занимается такой мелкой сошкой, как я.
Садчиков изучающе разглядывал Сударя. Потом зло спросил:
— Ну, в м-молчанку долго будем играть?
— До конца.
— Это к-как понимать?
— Как угодно.
— С Читой хочешь повидаться?
— Не знаю никакого Читы.
— Н-надо говорить «никакую», чудачок, — усмехнулся Садчиков. — Откуда знаешь, что Чита — мужик, а не мартышка?
— По наитию определил.
— В-веселый ты парень. За что Витьку убил?
— Что?
— Л-ладно, ладно, глазки мне не делай. Я спрашиваю, за что ты у-убил Витьку?
— Да я никакого Витьки не знаю.
— Ганкина не знаешь?
— Не знаю.
— Ш-шофера не знаешь?
— Не знаю.
— И Надьку не знаешь?
— И Надьку не знаю…
— А чемодан твой поч-чему у Ганкина в пикапе лежал?
