Нум действительно часто слышал вой волков, охотившихся на опушке Большого леса, на другом берегу реки. Временами два или три самых смелых хищника перебирались по льду через реку, подходили к частоколу и принюхивались, стараясь заглянуть внутрь сквозь просветы между толстыми кольями. И хотя Нум был уверен, что ограда неприступна и опасность не грозит ему, он не в силах был унять охватившую его невольную дрожь и старался ничем не обнаружить себя до тех пор, пока волки не уйдут. Вечерами в теплом полумраке Священной Пещеры узники вспоминали тех, кого они так любили. Вечная ночь подземелья окружала их, давила на плечи своей тяжестью — и все же они строили на будущее самые радужные планы.
— Как только наступит весна, — уверял Абахо, — Мадаи непременно вернутся! Твоя мать не узнает тебя, мой мальчик, — добавлял, ласково улыбаясь, Мудрый Старец. — Ты так вырос за это время, так повзрослел. И — подойди-ка ко мне поближе! — ну конечно, вот и первый пушок на твоих щеках!
Нум краснел до самых ушей. Проходя по подземному залу с маленьким бассейном, он наклонялся над круглой водяной чашей, как над зеркалом, пытаясь проверить слова Абахо. Да, верно, над верхней губой что-то темнело, и щеки на ощупь не были больше такими гладкими, как раньше… Он то и дело трогал бессознательным жестом верхнюю губу, словно приглаживая воображаемые усы. Абахо, добродушно посмеиваясь, следил за его движениями. Окрепнув, Мудрый Старец начал по вечерам заниматься со своим юным учеником, постепенно передавая ему Знание, которым владел сам. Речь шла не только о рисовании и живописи, но и о многих других вещах, о которых Нум не имел до сих пор ни малейшего представления. Абахо рассказывал ему о движении небесных светил, о смене времен года, о безбрежности океана, который Мудрому Старцу довелось увидеть однажды, в дни молодости. Он описывал также симптомы различных болезней, нападавших временами на племя и косивших людей, как тростник; говорил о лекарственных травах и других снадобьях, которые следовало употреблять в тех или иных случаях недомогания или при лечении ран.
Нум был внимательным и прилежным учеником. Природа одарила его быстрым умом, цепкой памятью. Он выслушивал объяснения Абахо, а когда Учитель замолкал, повторял слово в слово все, что тот только что рассказал ему. Отвечая урок, мальчик мерно покачивался взад и вперед в такт произносимым словам, сохраняя в своей речи даже интонации Мудрого Старца. Все интересовало Нума. Его жажда знаний была так велика, что он мог часами забывать о пище и сне, если бы Абахо не умерял его усердия. Но больше всего Нум любил чудесные истории, которые Учитель рассказывал ему в конце урока, желая вознаградить мальчика за прилежание и старательность. Во время этих рассказов голос Абахо звучал в полумраке Священной Пещеры загадочно и таинственно. Изображенные на стенах животные, казалось, замирали в своем вечном движении, чутко прислушиваясь к словам Мудрого Старца. Речь большей частью шла об их далеких предках.
— В начале времен, — ровным голосом говорил Абахо, устремив глаза в пространство поверх головы Нума, — люди и звери жили в мире и согласии… Нум слушал как зачарованный. До сих пор ему и в голову не приходила мысль, что другие племена населяли когда-то эти места до появления Мадаев, жили в тех же пещерах, охотились в долине Красной реки. Представление мальчика о прошлом не простиралось далее существования отца его отца, которого он лишь смутно помнил.
Рассказы Абахо раскрывали перед пламенным воображением Нума широкие горизонты. Под цветными картинами на стенах, выполненными им самим. Мудрый Старец показывал ученику следы других изображений, менее искусных и совершенных. А под ними — еще более примитивные рисунки, такие неумелые, что подчас можно было лишь с трудом догадаться, изображен ли здесь пещерный медведь, кабан или мамонт.
— Эти рисунки сделаны людьми, которые населяли наши пещеры в незапамятные времена, — объяснял Абахо. — А до этих людей здесь жили другие, которые не умели еще рисовать на камне или вырезать изображения на дереве и кости. Но они уже пользовались огнем, как мы, обтачивали кремни и хоронили своих мертвецов лицом, всегда обращенным в сторону восхода. Абахо доставал из каменной ниши массивный череп с мощной, выдающейся вперед нижней челюстью и выпуклыми надбровными дугами, и рассказывал, что нашел этот череп в земле, как раз под тем местом, где они сейчас сидят. Нум испуганно косился на земляной пол, и ему казалось, что он видит сквозь его толщу черепа и кости этих первых обитателей Священной Пещеры. Он засыпал Мудрого Старца вопросами. Откуда Учителю все это известно?
Он догадался обо всем сам или кто-нибудь открыл ему Знание?
— В молодости я был, как и ты, учеником одного Мудреца из нашего племени, — отвечал Абахо. — Он научил меня всему, что узнал сам, будучи юным, от другого Мудреца, а тот — от предыдущего, — и так один передавал Знание другому с самого начала времен. Знание всегда передается ученикам в глубокой тайне. К сожалению, мы потеряли многое из того, что знали наши предки, и теперь нам надо снова учиться и снова искать, искать не переставая, снова постигнуть утраченные Тайны Природы и Мироздания. Нум считал, что в этом вопросе Абахо неправ: знания Учителя казались мальчику исчерпывающими и всеобъемлющими. Абахо только улыбался, покачивая головой, в ответ на пылкие уверения своего ученика.
— Ты не всегда будешь думать так, сын мой! Придет день, когда ты сам откроешь еще одну или две новые Тайны, разгадаешь еще одну загадку природы. И, в свою очередь, передашь приобретенное Знание своим преемникам. А вслед за вами придут новые Мудрецы и будут искать ответа на новые вопросы и загадки. И так без конца — до тех пор, пока будут жить на земле люди, потому что для Знания нет предела и завершения… Но Нум плохо представлял себе это слишком отдаленное будущее. Он морщил лоб, хмурил брови и рассеянно чертил пальцем в густой пыли неясные знаки. Тогда, чтобы развлечь мальчика, Абахо принимался учить его охотничьим и боевым песням племени Мадаев или с редким совершенством подражал голосам различных птиц и животных. Стены Священной Пещеры оглашались рычанием хищников, ржанием лошадей, птичьим свистом, пением и кряканьем. Нум веселился от души, слушая эти импровизированные концерты, и молодой смех его будил звонкое эхо в отдаленных подземных гротах и коридорах.
Так проходила, день за днем, долгая суровая зима.
Глава 9. ВОЛЧОНОК
Как-то днем, сидя у очага в отцовской пещере, Нум услышал снаружи отрывистые, глухие удары и понял, что это трещит и лопается лед, сковывавший толстым панцирем буйные воды Красной реки. Морозы еще держались, вьюги и метели по-прежнему свистели и выли, проносясь над безмолвной долиной, но в воздухе уже ясно ощущалось нечто, возвещавшее близкий приход весны.
Нум чувствовал, как с каждым днем силы его прибывают. Он заметно раздался в плечах; на руках вздувались тугие бугры мускулов. Поврежденная лодыжка больше не мучила его; он почти перестал хромать. Временами его охватывало неудержимое желание прыгать и бегать, чтобы как-то израсходовать переполнявшую его энергию. Он по десять раз на дню взбирался на частокол и подолгу озирал с его высоты пустынную, укрытую толстым ковром снега, безмолвную долину Красной реки. Нум твердо верил, что при первых же признаках наступления весенних дней Мадаи вернутся в родные пещеры. Он старался представить себе удивление и радость своих соплеменников, когда они увидят его целым и невредимым, и узнают, что их Мудрый Старец, которого они, без сомнения, оплакивают как погибшего, жив.
