рассылает, на конкурсы шлёт. А так, я скажу, ещё десять человек скажет — глядишь, и дойдет.
— Что не надо больше писать?
— Что надо учиться. Успеха добивается не тот, кто талантлив, а тот, кто над собой работает. Доступно?
— Вполне. Пойду-ка, поработаю над ковром, — я собрала посуду в раковину. — И над прочим бардаком, который ты развёл у себя в кабинете.
— К себе в комнату загляни, — хмыкнул папа.
— Ко мне, между прочим, юные поклонницы не приходят! — с удовольствием заявила я. С папой всегда хорошо потренироваться в пикировке.
— Зато поклонники приходят, — не остался в долгу отец.
Я старательно вздохнула, изобразив на лице сожаление:
— Эх, папочка, современным мальчикам до балды, какой у меня бардак. Они его даже не замечают. А вот если я сделаю уборку, то они себя как в музее почувствуют. А сам знаешь, для подростков главное — непринужденная атмосфера!
Папа засмеялся:
— Иди уж, атмосфера. Тебе ещё уроки учить.
Я гордо задрала подбородок и удалилась с видом победительницы. Хотя, думаю, папа специально меня не сажает в лужу в наших перебранках. Слышала я, как он может отбрить студентов, если те выйдут «за рамочки». Может быть, я просто за них не выхожу?
Кстати, надо позвонить Машке, спросить, куда она пропала. Без неё скучновато. Остальные девчонки в классе тоже ничего, но они постоянно чем-то заняты. У них родители помешались на музыкальных школах, лидерских курсах и репетиторах. Многим дышать некогда. А мне с родителями повезло — они никогда не заставляли заниматься неинтересными делами. На литературных конкурсах и олимпиадах по истории я всегда занимаю призовые места, по-английски разговариваю без проблем, а по остальным предметам хватает школьной программы. Городское Студенческое историческое общество, куда записал меня папа, воспользовавшись знакомством, собирается раз в две недели. А в кружок разговорного английского и на танцы мы ходим вместе с Машкой. Если она заболела, придется ходить одной. А с Машкой так хорошо разговаривать — она всё понимает и никогда не спорит ради спора, как любят делать некоторые в нашем классе. И ещё она всегда понимает, когда я шучу, и поддерживает игру.
А где же мобилка… В карманах нет…
Из угла за столом донеслось: «Па-а-а-аслушанье это не моё! Я иду по встречной полосе! Нет ничего лучше, чем несовпаденье, нет ничего хуже, чем быть как все!»
Точно! Я же телефон в рюкзак сунула. Молодец Машка, сама звонит…
Я выкопала трубку из-под учебников.
— Машка, привет! Куда пропала?
— Не поверишь! — отозвался Машкин голос, непривычно хрипловатый и неровный. — Я в больнице лежу! Мне аппендицит вырезали!
— Офигеть! Давно?
— Ночью. Вечером живот заболел, мама «скорую» вызвала. Они меня — раз! И в больницу. А там почти сразу в операционную. Говорят, еле успели!
— Ну, ты даешь! — только и смогла сказать я.
— Ага. Прикинь, вчера всё нормально было, а сегодня лежу в палате с разрезанным пузом!
— Да, неправильно человек придуман. Вот бы сделать «молнию» на животе, и никаких операций!
Машка сдавлено захрюкала:
— Ой, не надо, мне смеяться больно!
— Кстати, ты там как?
— Да ничего. Живот только болит, где разрез. А так — нормально. И вставать пока не разрешают.
— Тебя навещать-то можно?
— Пока нет. Я в какой-то хитрой палате лежу, даже маму не пускают. Мы с ней тоже по телефону поговорили.
— Скучно там?
— Пока ещё не поняла. Весь день сплю, и опять глаза закрываются. Вечером выходи в «аську».
— Не вопрос!
— Ладно, пока…
— Мур-мяу!
Машка отключилась. Я села на край дивана, покачала телефон на ремешке.
Вот за что люблю свою подругу — чтобы ни происходило, она не унывает. Скорей бы к ней пустили, всё-таки скучно ей лежать среди больных. Себя-то Машка вечно здоровой считает, она и со сломанной рукой на велике носилась, её мама чуть с ума не сошла…
В комнату заглянул папа:
— Уборку не начала ещё?
— Прикинь, Машка в больнице! Аппендицит!
— Бедняга. Как она там?
— Ты что, Машку не знаешь?
— Живее всех живых? — улыбнулся папа.
— Ага.
— Машка — оптимист. У таких всегда хорошо всё заживает. Не беспокойся.
Я только вздохнула. Мама уехала, подруга в больнице. Хорошо хоть, папа никуда не делся.
— Ты хоть не пропадай, — попросила я.
Папа посмотрел на меня внимательно и серьёзно.
— Ты тоже.
Совет старшеклассников
Алгебра — вещь, в сущности, простая. Подставляй цифры в формулы, да и всё. Вот в геометрии думать надо. Наверное, поэтому я геометрию больше люблю. А на уравнения можно даже не смотреть. Пока они с ответом сходятся…
Я исчеркала уже полстаницы, стараясь, чтобы никто не заметил, что у меня не получается это дурацкое уравнение.
Математичка, проходя по рядам, заглянула в мою тетрадь. Опустила мне на плечо ладонь (что означало: «не вставай»), и тихо спросила:
— Лера, какая формула у дискриминанта?
— Бэ квадрат минус четыре а цэ, — не задумываясь, ответила я.
— Четыре, — с нажимом повторила математичка.
— Ой, точно, — спохватилась я. Четвёрка где-то потерялась. — Спасибо, Варвара Семёновна…
Математичка пошла дальше:
— Темляков! Ты что, от минус семи девять отнять не можешь?
— Почему не могу? — обиделся Антон, парень неплохой, но местами тормоз. — Два будет.
— Будет. В четверти, — вздохнула математичка.
В классе засмеялись.
— Не хочешь ходить на дополнительные занятия — найми репетитора, — устало посоветовала Варвара Семёновна.
— Нужны мне эти занятия, ага… — пробурчал Антон. — Что я, дурак совсем. Минус шестнадцать будет.
Я досчитала уравнение — теперь всё получалось — и отвернулась к окну. Высокие клёны размахивали
