Тут явился брат и сказал, что машину вел он.
– Зачем же вы указали па Крахмальникова Юрия Петровича?– рассердился лейтенант.
– Вы спросили, кто шофер, я и ответил…
– Где же вы пропадали трое суток?
– Я испугался… Я был в шоке…
Фальшивая гримаса на лице моего брата выражала хрупкость психики.
– Такого испугаешь!– не поверил лейтенант.
Затем спросил:
– Вы были пьяны?
– Нисколько,– ответил мой брат.
– Сомневаюсь…
Однако что-либо доказать уже было невозможно. Участники рейса клялись, что Боря не Пил. Шофер отделался выговором по служебной линии.
Брат поступил умно. Теперь его должны были судить уже не как пьяного за рулем. А как виновника несчастного случая.
Следователь Лариса говорила ему:
– Даже в кровати ты продолжаешь обманывать следствие…
Через неделю он появился в Ленинграде.
Тетка уже все знала. Она не плакала. Она звонила писателям, которые имели дело с милицией. Все тем же – Юрию Герману, Меттеру, Сапарову.
В результате моего брата не трогали. Оставили в покое до суда. Только взяли подписку о невыезде.
Брат заехал ко мне в один из первых дней. Он спросил:
– Ты ведь служил под Ленинградом? Знаешь местную систему лагерей?
– В общем, да. Я был в Обухове, Горелове, на Пискаревке…
– Куда бы мне, по-твоему, лучше сесть?
– В Обухове, я думаю, режим помягче.
– Короче, надо поехать и ознакомиться…
Мы поехали в Обухове. Зашли в казарму. Поговорили с дневальным. Узнали, кто есть из знакомых сверхсрочников. Через минуту в казарму прибежали сержанты Годеридзе и Осипенко.
Мы обнялись. Я познакомил их с моим братом. Потом выяснил, кто остался из старой лагерной администрации.
– Капитан Дерябин,– ответили сверхсрочники.
Капитана Дерябина я хорошо помнил. Это был сравнительно добродушный, нелепый алкаш. Заключенные таскали у него сигареты. Когда я служил, Дерябин был лейтенантом.
Мы позвонили в зону. Через минуту Дерябин появился на вахте.
– А!– закричал он.– Серега приехавши! Дай-ка взглянуть, на кого ты похож. Я слышал, ты писателем заделался? Вот опиши случай из жизни. У меня с отдельной точки зэк катапультировался. Вывел я бригаду сантехников на отдельную точку. Поставил конвоира. Отлучился за маленькой. Возвращаюсь – нет одного зэка. Улетел… Нагнули, понимаешь, сосну. Пристегнули зэка к верхушке монтажным ремнем – и отпустили. А зэк в полете расстегнулся – и с концами. Улетел чуть не за переезд. Однако малость не рассчитал. Надеялся в снег приземлиться у лесобиржи. А получилось, что угодил во двор райвоенкомата… И еще – такая чисто литературная деталь. Когда его брали, он военкома за нос укусил…
Я познакомил Дерябина с моим братом.
– Леха,– сказал капитан, протягивая руку.
– Боб.
– Так что,– говорю,– неплохо бы это самое?..
Мы решили уйти из казармы в ближайший лесок. Пригласили Годеридзе и Осипенко. Вынули из портфеля четыре бутылки 'Зверобоя'. Сели на поваленную ель.
– Ну, за все хорошее!– сказали тюремщики.
Через пять минут брат обнимался с Дерябиным. И между делом задавал ему вопросы:
– Как с отоплением? Много ли караульных собак на блок-постах? Соблюдается ли камерный принцип охраны?
– Не пропадешь,– заверяли его сверхсрочники. ~– Хорошая зона,– твердил Годеридзе,– поправишься, отдохнешь, богатырем станешь…
– И магазин совсем близко,– вставлял Осипенко,– за переездом… Белое, красное, пиво…
Через полчаса Дерябин говорил: – Садитесь, ребятки, пока я жив. А то уволят Леху Дерябина, и будет вам хана… Придут разные деятели с незаконченным высшим образованием… Вспомните тогда Леху Дерябина…
Боря записал его домашний телефон.
– И я твой запишу,– сказал Дерябин.
– Не имеет смысла,– ответил брат,– я через месяц приеду…
В электричке на пути домой он говорил:
– Пока что все не так уж худо.
А я чуть не плакал. Видно, на меня подействовал 'Зверобой'…
Вскоре начался суд. Брата защищал все тот же адвокат Киселев. Присутствующие то и дело начинали ему аплодировать.
Любопытно, что жертвой событий он изобразил моего брата, а вовсе не покойного Коробченко. В заключение он сказал:
– Человеческая жизнь напоминает горную дорогу со множеством опасных поворотов. Один из них стал роковым для моего подзащитного.
Брату опять дали три года. Теперь уже – строгого режима.
В день суда я получил бандероль из Читы. В ней оказалось десять пачек японских сигарет 'Хи лайт'…
Борю поместили в Обухове. Он написал мне, что лагерь хороший, а вохра
– довольно гуманная.
Капитан Дерябин оказался человеком слова. Он назначил Борю хлеборезом, Это была завидная номенклатурная должность.
За это время жена моего брата успела родить дочку Наташу. Как-то раз она позвонила мне и говорит:
– Нам предоставляют общее свидание. Если ты свободен, поедем вместе. Мне одной с грудным ребенком будет трудно.
Мы поехали вчетвером – тетка, Лиза, двухмесячная Наташа и я.
Был жаркий августовский день. Наташа всю дорогу лакала. Лиза нервничала. У тетки разболелась голова…
Мы подъехали к вахте. Затем оказались в комнате свиданий. Кроме нас там было шестеро посетителей, включенных отделял стеклянный барьер.
Лиза распеленала дочку. Брат все не появлялся. Я подошел к дежурному сверхсрочнику:
– А где Довлатов?– спрашиваю.
Тот грубовато ответил:
– Ждите.
Я говорю:
– Позвони дневальному и вызови моего брата. И скажи Лехе Дерябину, что я велел тебя погонять!
Дежурный несколько сбавил тон:
– Я Дерябину не подчиняюсь. Я оперу подчиняюсь…
– Давай,– говорю,– звони…
Тут появился мой брат. Он был в серой лагерной робе. Стриженные под машинку волосы немного отросли. Он загорел и как будто вытянулся.
Тетка протянула ему в амбразуру яблоки, колбасу шоколад.
Лиза говорила дочке:
