Свистнула стрела, и совсем ещё молодой, почти безусый татарин дёрнул головой, роняя лук. Из глазницы у него торчала стрела. Он завалился на спину, и долго скакал, не падая наземь.
Восемь.
Затея с окружением одинокого врага проваливалась на глазах. Дуга всадников стремительно укорачивалась, съедаемая стрелами невероятного уруса, неведомо как возникшего здесь, в мёртвой разорённой деревне. Левый фланг развёрнутой конной цепи уже перестал существовать, и судя по всему, проклятый урус в самое ближайшее время собирался покончить с центром.
Колдун? Ну конечно, колдун, как он сразу не понял! Или хуже того — восставший мертвец.
Волосы начальника зашевелились. Назад!
Но Ратибор уже понял, что тянуть дальше нельзя. Храбрый начальник сыграл свою роль, и хватит с него.
Свистнула стрела, и командир повалился мешком, грузно ударившись о землю, так и не успев отдать команду.
Семь.
По броне лязгнули татарские стрелы, целых три, одна за другой. Ратибору стало весело. Ну кто же стреляет в панцирного воина срезнем?![4]. И витязь вдруг понял.
У этих татар нет бронебойных стрел. Они совсем не рассчитывали на бой с доспешным витязем. Они привыкли убивать безоружных, в крайнем случае вооружённых дрекольем селян.
Снова свистит стрела. Тупой удар, и ещё один татарин с коротким воплем вылетает из седла, будто выбитый копьём. А до врага ещё двести шагов. Очень хороший лук изладил мастер Лесина.
Шесть.
Очевидно, мысль о восставшем мертвеце пришла в голову не только покойному начальнику. Да и как ещё объяснить тот факт, когда один-единственный пеший урус (а пеший, по укоренившемуся в мозгу степняка понятию — не воин) расстреливает непобедимых монгольских воинов, как соломенные чучела? И стрелы его не берут!
Стрельба прекратилась, и уцелевшие всадники с воплями стали поворачивать коней. За каких-то полтораста шагов от одинокой, закованной в сталь фигуры.
Теперь Ратибор не сомневался — Бог услышал его молитву. Точно услышал. Ну нельзя же всерьёз утверждать, будто такие дураки могли дожить до такого возраста. Значит, Господь и в самом деле прямо сейчас отнял у них разум, как просил витязь.
Поворачивать коней начали сразу все шестеро, и пятерым удалось это сделать. Они удирали, пригнувшись к спинам своих коней, а двое даже свесились сбоку, пытаясь заслониться конским крупом. Глупо.
Ратибор расстрелял бегущих быстро и чётко, словно это и в самом деле были учебные чучела. С теми двумя, самыми ловкими, он поступил просто, убив под ними коней. Получилось очень удачно, падая, конь придавил одного насмерть, явно сломав хозяину шею. Второй расшибся не так сильно, но был совершенно беспомощен, оглушённый падением и придавленный конём.
Время восстановило свой нормальный ход, и только тут, переводя дух, Ратибор услышал. Вопили бабы. Только это были не беспорядочные вопли испуганных, а настоящий, пронзительно-жуткий боевой клич. Замордованные, оборванные бабы бежали к упавшим татарам, держа в руках деревянные вилы. Вот они достигли воина, неловко придавленного конём. Расстояние было приличным, больше трёхсот шагов, но хрякающие звуки ударов были слышны вполне отчётливо, забавно не совпадая со взмахами тяжёлых дрынов.
Ратибор повернулся, опустив тяжёлый лук. Добивать раненых не было необходимости. Если даже кто-то из татар ещё жив, разъярённые бабы сейчас это исправят.
— Моя госпожа, можно выходить. Всё спокойно.
Из низкого лаза показались смеющиеся глаза. Смеётся! Ай да княгиня!
Княгиня уже выбралась наружу, за ней опасливо высунулись освобождённые пленницы.
— Ладно ты их уделал, Вышатич. Я в окошко смотрела. Научишь доброму бою?
Тренировка — великое дело. На сей раз улыбка далась Ратибору легко.
— Ещё мне у тебя не поучиться ли, госпожа?
Они стояли напротив него, не решаясь сделать первый шаг, словно боясь спугнуть волшебное видение. Словно Избавитель мог растаять в воздухе от их непочтительного отношения.
Ратибор обводил глазами сгрудившихся перед ним баб. Все молодые, а эта вот совсем ещё малая девка, годов пятнадцати, не больше. Одеты в какие-то немыслимые рваные мешки, из-под отрепьев торчат голые ноги, обутые в рваные онучи и лапти. Головы простоволосые.
— Чьи вы будете, бабоньки?
Слова эти разрушили немую сцену. Одна из баб всхлипнула и вдруг кинулась к высокому витязю, повисла на нём.
— Ро-о-одненькие… наши!
Как будто перед ней стояла неисчислимая рать.
…Варево в котле кипело, распространяя сытный мясной дух. Татарские кони, верно, видавшие на своём веку крови больше, чем сена, быстро успокоились и дали себя поймать. Сейчас они смачно хрупали сено, не особо беспокоясь сменой хозяев. Какое им дело до людских разборок?
Ратибор внимательно рассматривал наконечники стрел, извлечённых из татарских трупов, одновременно слушая бабьи речи. Вот этот наконечник надо бы переточить, на татарском начальнике, видать, бронь была неслабая…
Освободители и освобождённые сидели рядом, радость победы была столь велика, что исчезли сословия, остались только русские люди. Ратибор искоса поглядел на молодую княгиню. Княгиня не чинилась, сидела рядом с бабами, замотанными в тряпьё, не чураясь, чуть наклоня голову, слушала.
— … А мужиков наших всех побили поганые. Детей порубили, а то подкинут младенца — и на копьё. И над нами галились, как только могли. Многие не сдюжили поруганий бессчётных, померли, а которые сами на себя руки наложили. Да ить и руки наложить ещё суметь надо, когда ни ножика, ни верёвки путней, да стерегут тебя днём и ночью. А Стремяша мой с князем ушёл во Тверь-город, да только и там мало кто жив остался. Заняли поганые Тверь-ту, порубили всех, и старых, и малых, а которых живьём пожгли. А вы, матушка, откуда пробираетесь?
— С Ижеславца города мы, что под Рязанью — молодая госпожа и не подумала осадить деревенскую бабу, не твоя, мол, забота — Как раз перед носом у татар ушли.
— Это что ж такое… Это сколько же вы в пути-то?
— Да ведь мы поперву во Владимир ушли, муж мой отослал, думал, не достанут поганые… Токмо и до Владимира добрались они. Пришлось опять уходить, и опять из-под носа. Добрались до Ростова, и там такое же… — княгиня бледно улыбнулась — Сказку про колобок не слыхали?
Она вдруг вскинула глаза, словно почуяв.
— Чего знаете, бабы? Говорите, не томите, ну!
Бабы сопели, отводя глаза. Только одна, не такая уж молодая, хмуро ответила, глядя прямо.
— Ты уж не гневайся, матушка, узнала я тебя. Ты молодая княгиня Лада, что по весне за князя Ижеславского вышла. У меня муж — купец, с-под Дмитрова мы. И в вашем Ижеславце бывал, и в Пронске… И меня пару раз брал по торговым делам-то, так вышло… А нынче вот в Рязань за железным товаром поехал, там и остался. Не успел.
— Что знаешь? — голос княгини сел. Странно, ещё миг назад казалось, что её глаза до того огромны и черны — дальше некуда. И только сейчас Ратибор понял, какими огромными они могут быть.
— Нету больше Ижеславца города. Спалили его поганые, разорили до голой земли. И людей всех побили до единого. И так по всей земле рязанской, сказывают.
Вот странно, подумал Ратибор. Он же знал это всё. И понимал, умом понимал, что никак не устоять было крохотному городу Ижеславлю против силы, перед которой не устояли могучая Рязань и сам стольный град Владимир Великий. Но в душе теплилась отчаянная надежда. На что?
Надежда умирает последней… Брехня! Вот надежды нет, а они есть.
