— Ну что вы, — Овчаренко вытаращил на меня глаза, — этого делать категорически нельзя.
Тогда придется показывать всю сумму и большая часть денег уйдет на налоги.
— Дело ваше, но, мне кажется, вы очень рискуете. Хотите, я буду вас сопровождать? Хотя бы до аэропорта?
— Нет, нет, — он посмотрел на часы, — сейчас приедет Борщев, и мы отправимся. Не впервой. А вы лучше присматривайте за этим оболтусом.
— Как хотите, — теперь настала моя очередь пожимать плечами.
Вот люди, возят с собой почти четыреста тысяч баксов — и совершенно не заботятся об охране!
— Юрий Анатольевич, вас звонками больше не беспокоили?
— Последний раз звонили позавчера, сказали, что это последнее предупреждение. Если мы не Прекратим сотрудничать с болгарами, опять грозили похитить сына. Какие-то дурацкие шутки, ей-богу.
— Вот видите, — попыталась я образумить его, — а вы говорите, что никто ничего не знает.
— Нет, нет, — Овчаренко-старший снова провел руками по волосам, — деньги мне из рук в руки выдавал из сейфа президент корпорации, для которой мы ведем строительство, об этом никто не знает. А вот за Никитой вы уж присмотрите. Кстати, вот плата за следующую неделю, — он протянул мне конверт с деньгами.
— За Никиту не беспокойтесь, — ответила я, пряча конверт в один из многочисленных карманов жилетки, — если, конечно, он не будет выходить на улицу без меня.
— Никита, ты слышал, что говорит Евгения Максимовна? — Он постарался придать своему доброму лицу суровое выражение.
— Слышал, слышал, — вяло отозвался Никита, допивая апельсиновый сок, — привезешь мне что- нибудь?
В прихожей раздался настойчивый звонок.
— Ага, вот и Борщев, — Овчаренко поднялся, сделал несколько шагов к стене, куда был вмонтирован пульт и экран видеофона.
Даже не посмотрев на экран, он нажал кнопку открывания входной двери.
— Юрий Анатольевич, нельзя же так, вы бы хоть на экран взглянули, — я вскочила и спряталась за косяком двери, ведущей в гостиную, .нащупав правой рукой шершавую рукоятку «макарова».
Дверь отворилась, и вошел черноволосый мужчина среднего роста в светлом легком костюме и темно- кофейной рубашке. Его подвижное, покрытое легким загаром лицо, пожалуй, можно было назвать красивым: большие карие глаза, тонкий нос с горбинкой, четко очерченные губы, волевой подбородок.
От него веяло какой-то животной силой, каким-то хищным обаянием самца. Мне показалось, что все дело во взгляде — одновременно настойчивом и уклончивом, точно его обладатель что-то выслеживал или прикидывал в уме.
Страстная пронзительность этого взгляда, подумала я, должна безотказно действовать на женщин. Гладко зачесанные назад, блестящие волосы незнакомца открывали хороший лоб, который он, едва переступив порог, стал промокать вынутым из кармана брюк платком.
— Слава, привет, — Юрий Анатольевич протянул ему руку.
Я как ни в чем не бывало вышла из-за своего укрытия и снова устроилась в кресле. Я почувствовала, что Слава, как назвал его Юрий Анатольевич, проводил меня подозрительным взглядом.
— Познакомьтесь, это Евгения Максимовна… Вячеслав Михайлович, — представил нас Овчаренко.
Легкой пружинистой походкой Борщев (я поняла, что это именно он) подошел ко мне и, как бы поправляя свои и без того прилизанные волосы, коснулся их кончиками пальцев.
— Очень приятно, — улыбнулся он, — к сожалению, мы с Юрой должны идти.
— Не смею вас задерживать, — произнесла я.
Какая-то не то настороженность, не то растерянность засквозила в его томном взгляде.
Юрий Анатольевич попрощался с сыном, кивнул мне, подхватил свой чемодан и, жестом пригласив Борщева, вышел из комнаты. Вячеслав Михайлович у самой двери оглянулся и снова посмотрел на меня.
Весь следующий день Никита провел дома за мольбертом, поэтому у меня появилась возможность отдохнуть, посмотреть новые фильмы, сходить за романами для тетушки Милы, которая проглатывала детективную литературу с такой же легкостью и быстротой, как Робин Бобин — все съедобное и несъедобное.
На другой день — снова «Кавасаки», сумасшедшие гонки, «Тотем», безалкогольное пиво, — короче, ничего интересного. Вечером сдала Никитушку с рук на руки его мамочке.
Следующим вечером, в пятницу, моего подопечного потянуло на проспект… Там царило шумное веселье. Уже на подходе к тарасовскому Арбату можно было слышать слитный гул человеческих голосов, зыбкое эхо которых служило фоном для популярных мелодий и песенных шлягеров «живых» оркестров, развлекавших публику в многочисленных кафе.
Фланирующие по проспекту граждане с интересом и, как мне показалось, даже с завистью косились на удобно устроившихся за столиками отдыхающих. На террасах кафе под ритмичную, «заводную» музыку освещаемые бегущим разноцветьем огней кривлялись и тряслись в оголтелом танце подвыпившие парни и девицы. Некоторые из представительниц прекрасного пола смело вступали в вокальное соревнование с льющимися из динамиков голосами эстрадных певцов и певиц.
Мы направлялись к пересечению Немецкой и Горького — месту тусовки формалов и неформалов всех регалий и званий.
