Вдоволь насосавшись материнского молока, девочка уснула, смешно раскинув маленькие ручки. Долгожданное чудо свершилось. Это был спасительный сон выздоровления.
Устало подавшись над кроваткой, мать — с виду сама еще ребенок — затаенно наблюдала, как у засыпавшей девочки чутко, все медленнее вздрагивали смыкавшиеся веки, как трепетно шевелились губы, сжимавшие соску, как ровное дыхание вздымало на груди сбившееся одеяльце.
Озорно улыбнувшись, молодая мать шаловливым движением потянула за колечко соски, в шутку пытаясь вытащить ее из крохотного ротика, но девочка быстро задвигала губами и, зачмокав, втянула соску обратно, выразив этим свой маленький протест. Женщина беззвучно засмеялась и, осторожно ступая по мягкому ворсистому ковру, отошла от кроватки к окну. Чуть раздвинув шторы, через образовавшуюся щель она выглянула на улицу.
Сверху, над матово желтеющими вершинами горного хребта, сквозь пепельно-сизое небо, которое, казалось, провисло под тяжестью ядовитых испарений, едва обозначался бледный диск восходящего солнца.
Внизу под окнами, на площади, стояла угрюмо молчащая толпа. В черных, воронено поблескивающих защитных комбинезонах и в респираторах эти люди напоминали хищных чудовищных птиц, поджидающих жертву. Увидев колыхание портьеры, толпа инстинктивно вскинула к окну руки.
Мать, нахмурившись, погрозила толпе кулаком и с ненавистью прошептала:
— Опять вы тут, идиоты несчастные! Все равно не будет по-вашему.
И тут до ее слуха с улицы донеслась нежная серебристая мелодия. Это была «Колыбельная» древнего Моцарта. Так звучит клаксон машины, которая возит Главу Сената. Именно он и подъехал сейчас ко Дворцу ребенка.
Мать видела, как машину обступила возбужденно гудящая толпа, как Глава, выйдя из машины, помахал над головой листком бумаги, что-то сказал, и толпа успокоилась. Глава вошел во Дворец, а скопище людей осталось на площади, в жадном ожидании уставившись на окно детской комнаты.
Женщина заволновалась. Так бывает у матерей в моменты, когда их детям грозит опасность. Встревоженная, настороженная, она вышла в прихожую и, приложившись ухом к двери, стала вслушиваться в возбужденные голоса, которые с приходом Главы стали раздаваться в соседней приемной.
И от того, что она смогла расслышать, сердце матери забилось еще тревожнее. Приезд Главы Сената во Дворец ребенка не сулил ей ничего хорошего.
Как только Глава Сената вошел в приемную, его сразу же взяли в кольцо. Тут были дежурные врачи, члены «Общества спасения ребенка», работники радио и телевидения, представители прессы. Сняв с лица респиратор и с удовольствием вдохнув очищенный кондиционерами воздух, приехавший хотел было сначала справиться о здоровье ребенка, но вокруг него сразу же забурлили страсти.
Перебивая один другого, каждый старался сказать свое, и поэтому что-либо понять тут было невозможно. Чтобы навести хоть какой-то порядок в поднятом гвалте, Главе долго пришлось держать руки над головой, требуя тишины.
— Не все сразу. Не все! Говори ты первым, Вилли.
— Это возмутительно! — начал, тряхнув седой головой, метр медицины. — Она буквально решила: с болезнью ребенка покончено — теперь можно обойтись без нас… Это же вздор! Буквально — легкомыслие! Она не дает решительно ничего нам делать! Запрещает даже прикоснуться к пульсу ребенка. Гонит. Буквально! — И, срываясь на высокий дискант, он прокричал: — А если у девочки опять наступит критическое состояние? Что она будет делать без врачей?! Что? — и, закончив, он тяжело опустил воспаленные от бессонницы глаза.
Доводы профессора дополнили его помощницы:
— Она не дает делать анализов! Без них как определить состояние девочки?.. А если кризис еще не миновал?..
— К ребенку никого не подпускает… Твердит одно: «Болезнь кончилась. Я знаю. Оставьте нас в покое!»
— Она слишком молода, чтобы быть матерью. Если мы потеряем девочку, то только из-за нее. Ребенок — надежда общества, и мы не должны забывать об этом…
С профессиональной ловкостью оттеснив врачей, инициативу перехватили работники телевидения:
— Она не дает вести передачи на большой уличный экран! Народ возмущен! Народ хочет видеть ребенка каждый день! Это его право!
— Посмотрите, что она сделала с аппаратурой!
В углу приемной валялись разбитые телекамеры, лежал на боку сломанный пульт.
Две старые дамы с повязками и эмблемами «Общества спасения ребенка», овладев наконец Главой, громко затараторили, захлебываясь от негодования:
— Она — ненормальная дура!
— Слишком много себе позволяет, а вы не можете ее наказать! Ждете, когда она угробит малышку?
— Слишком глупа, чтобы доверять ей ребенка.
— Если она сумела как-то родить, это еще не значит, что она может держать дочку при себе, воображая, что она одна ей мать.
— Такое было в прежние времена!
— Сколько еще будет терпеть ее выходки Сенат?!
От этих трескучих выкриков в приемной опять стало шумно, и Главе вновь пришлось поднимать руки, восстанавливая порядок. Когда все умолкли, он сначала пристыдил за излишнюю запальчивость старых дам, потом велел стражам Сената доложить обстановку. Эти блюстители порядка были назначены сюда всего несколько дней назад. Их сразу окрестили по старинке «полицейскими силами».
— Состояние толпы на пределе, — сказал старший из стражей.
— Сегодня, — уточнил второй страж, помоложе, — были еще две попытки прорваться в спальню девочки под видом рабочих сантехники и электрослужбы.
— Все ясно, — констатировал вслух Глава и после небольшого раздумья обратился к находящимся в приемной:
— Выслушайте меня внимательно. Только что было экстренное заседание. Учитывая ситуацию, сенаторы пришли к выводу… — Он сделал паузу, как бы взвешивая то, что хотел сообщить, и, приложив руку к нагрудному карману, заявил: — Здесь у меня постановление о лишении ее родительских прав…
В гостиной повисла жутковатая тишина. Видимо, от неожиданной новости страсти затаились, а сознание еще не успело отреагировать на услышанное. От глухого молчания Главе Сената стало не по себе.
— Надеюсь, вы согласны с решением Сената? Так?
Последнее «так»? вышло совсем неуверенно, в нем будто не было ожидания подтверждения.
Все неловко молчали.
Наконец дамы из «Общества спасения» с надсадным сипом изрекли:
— Правильно…
И все нестройно поддержали их:
— Правильно решил Сенат…
— Давно пора…
Глава с успокоившейся совестью спросил:
