ночью в предзимнем лесу. И вновь, когда деревья начали редеть, и роща просветлела перед открытым пространством, Ефим замер на месте с поднятой ногой и показал куда-то в сторону. Я прислушался и уловил негромкое звяканье металла о металл. Мы опять присели и, пригибаясь к земле, вернулись на безопасное расстояние.
— Придется делать маскхалаты, — сказал я.
— Что делать? — не понял кучер.
— Маскхалаты, — повторил я. — Возвращаемся к лошадям, я на такой случай прихватил холст.
Ефим, конечно, ничего не понял, но переспрашивать не стал и солидно кивнул головой. Мы пошли назад и вернулись в начальную точку пути. Лошади нас узнали, поприветствовали фырканьем. Они уже съели свой овес, и Ефим насыпал в торбы новые порции, а я вытащил из вьюка припасенные на этот случай два куска домотканой холстины, в которые раньше были упакованы наши пищевые припасы.
Кучер, не желая показать себя профаном, исподтишка наблюдал за моими действиями. Потом не удержался и спросил:
— Вы чего это такое задумали? Никак саваны готовите?
— Вот именно, — ответил я. — Нам нужно сделать два савана, возьми свой кусок и делай как я.
Конечно, ничего похожего на настоящие маскхалаты у меня не получилось, я сделал какое-то подобие армейских плащ-накидок, какие были в ходу во время Второй мировой войны. Эта простейшего покроя одежда вполне отвечала нашим тактическим целям в покрытом инеем осеннем лесу. Светло-серое полотно трудно было различить уже в тридцати метрах. Мы набросили их на себя и прикрепили к плечам веревочками.
— Вот теперь можно идти, — сказал я, довольный своей предусмотрительностью. — Так нас никто не заметит.
— А зачем мы надели эту холстину, — минут через десять спросил Ефим. — Чтобы не замерзнуть?
— Скорее, чтобы не погибнуть, — ответил я, пораженный такой тупостью.
— А она что, заговоренная?
— Нет, заколдованная, — сердито буркнул я.
К приятному чувству, что ты опытнее окружающих на добрых полтора столетия, быстро привыкаешь, после чего непонимание самых казалось бы очевидных вещей начинает просто раздражать.
— Правда она заколдованная? — после долгой паузы спросил Ефим. — Пуля ее не пробьет?
— В темной одежде на белом фоне нас сразу заметят, а в светлой мы будем незаметными, — просто объяснил я.
— Понятно, — сказал, обдумав мои слова, кучер. — В нас теперь просто не попадут!
— Дай-то Бог! Теперь будем пробираться между двумя секретами.
Ефим ориентировался в лесу лучше, чем я, и потому шел впереди. Он точно вспомнил место, где сидит первый сторожевой пост, и мы обошли его на безопасном расстоянии. Время приближалось к трем часам ночи, начала самого подлого времени для караульной службы. На посту с трех часов утра до рассвета больше всего хочется спать, уже привыкаешь к местности и начинаешь меньше бояться. На это и был мой расчет, когда мы выезжали из имения. Не предвидя, что имение будет охраняться, я рассчитал, что к этому времени мы уже попадем на его территорию. Теперь, на обходах, мы потеряли больше часа, но пока еще не очень выбивались из графика.
Пока у меня была только стратегическая задача дерзостью нападения деморализовать противника. Однако, без конкретного плана действий. Куда нанести удар, я рассчитывал сориентироваться на месте. Поэтому, чем меньше у нас будет времени для подготовки, тем сложнее окажется найти и реализовать наиболее эффективный вариант диверсии.
Когда мы вышли из рощи на открытое место, Ефим неожиданно остановился и показал вперед. К нам навстречу шли два человека. Пока до них было довольно далеко, и можно было попробовать отступить, но если они нас заметят и поднимут тревогу, то мы окажемся между трех огней. Оба секрета и эта парочка сумеют нас окружить, из имения на подмогу придет подкрепление, и, чем кончится противостояние, предположить нетрудно.
Пока я раздумывал, Ефим без приказа сошел с тропы и присел в трех метрах от нее возле какого-то пня. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру и перейти на другую сторону. Здесь были густые кусты, продираться через них я не рискнул, просто присел на корточки.
Идущие навстречу люди не разговаривали, но в ночной тишине было слышно, как у одного из них громко скрипят сапоги Скрип все приближался, и я увидел их уже вблизи. Сомнений, что это «гайдуки», не осталось. У обоих были форменные армяки и ружья. Теперь нас разделяло метров тридцать, и я приготовил пистолет. Как только они заметят кого-нибудь из нас, я выстрелю, а оставшегося буду добивать саблей. При любом раскладе за нами оставался эффект внезапности.
Гайдуки шли скорым шагом и не смотрели по сторонам. Сколько было видно по их лицам, они еще не до конца проснулись, ежились от холода, и им было не до странных предметов на обочине. Он спокойно миновали нас, оглашая окрестности скрипом сапог. Я не успел вздохнуть с облегчением, как Ефим, не дожидаясь, когда они исчезнут, встал и спокойно вышел на тропинку. У меня замерло сердце. Стоило тем обернуться, как они сразу увидят торчащий на ровном месте странный, мешковатый силуэт человека. Однако, все обошлось. Гайдуки скрылись в лесу, и тогда я набросился на напарника:
— Ты с ума сошел, ты что делаешь!
— А что? — удивился он.
— А если бы они обернулись?!
— Ну и что?
— Ты что, больной?! — закипая, воскликнул я.
— Нет, здоровый, — недоумевая, ответил Ефим. — А чего вы сердитесь?
