— Посмотрим. Принеси топор, он в сарае.
Сбить навесной замок было нетрудно, сложнее оказалось поднять приваренную какой-то замазкой крышку. Пока я возился, пытаясь загнать толстое лезвие «топорно» выкованного топора в щель, на хутор неожиданно вернулся Кнут.
— Ты зачем здесь? — спросил его Минин.
— Дяденька боярин, можно, я при тебе останусь? — обратился ко мне подросток.
— Ты же домой уехал.
— Нет у меня дома. Тятя с мамкой померши, а я у чужих людей в приемышах живу. А деньги у меня наши отобрали. Дозволь, батюшка боярин, тебе служить. Парнишка был хороший, услужливый и трогательно наивный. Отсылать его одного в деревню было бесчеловечно, да вряд ли сумеет благополучно туда доехать: либо убьют дорогой, либо заберут в холопы. Мне же помощник мог понадобиться.
— Ладно, пока останься, там видно будет, — решил я.
Наконец крышка сундука поддалась усилиям и открылась. Никаких россыпей золота и драгоценных камней в сундуке не оказалось. Он был доверху набит бумажными свитками.
— Это еще что такое? — удивился я, беря лежащий сверху трактат.
— Немецкая бумага, — уважительно сказал Минин, — ишь, сколько ее тут, поди, больших денег стоит!
— Я не про то, что зто за рукописи?
— Давай, прочту, — предложил Кузьма.
— Сам могу, — ответил я и начал читать вслух начало первого свитка:
«Люди Московские, вы клялися отцу моему не изменять его детям и потомству во веки веков, но взяли Годунова в цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали вы его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал и в царствование Феодора Иоанновича, — жаловал и казнил, кого хотел...»
— Это что еще такое? — удивленно спросил Минин.
— Подметное письмо Лжедмитрия.
— Кого? — не понял Кузьма.
— Есть такой человек, выдает себя за царевича Дмитрия. Неужели не слышал?
— Были разговоры, что царевич чудесным образом спасся. А вот писанное на бумаге, вижу впервой.
Я отложил исторический документ в сторону и вытащил следующий. Текст был тот же. Остальные бумаги были копиями этого же письма.
— Интересно, зачем казаки спрятали письма, — удивился я, — тоже мне ценность!
— Может быть, от народа хотели скрыть правду?
— Про Лжедмитрия? Тогда куда проще было сжечь. Нет, здесь что-то другое. Тем более, что они поддерживают самозванца.
— А ты что, не веришь в чудесное спасения царевича?
— Нет.
— А я слышал, что Дмитрий истинный царевич.
— Ладно, слышал, так слышал, что будем с письмами делать?
— Давай назад закопаем?
— Зачем? Казаки погибли, место это никто не знает, некому будет раскапывать. Лучше сожжем, и все дела.
— Ты шутишь? Столько бумаги!
— Забирай с собой, будешь в нее говядину заворачивать.
— Ты все шутишь, а я серьезно. Вдруг царевич и вправду сын Ивана Васильевича!
Спорить на эту скользкую тему было бессмысленно.
— Можно, я себе возьму? — неожиданно попросил, вмешавшись в разговор, Кнут.
— Тебе-то зачем? — удивился я.
— Сундук всегда в хозяйстве пригодится.
— Ты же со мной собрался ехать, зачем тебе сундук, добро складывать?
— Красивый! — смутившись, сказал мальчик.
— Давайте собираться, а не то, не ровен час, казаки или стрельцы пожалуют.
— Столько бумаги пропадет, — пожалел хозяйственный Минин, — может быть, хоть немного с собой прихватим?
Я не стал спорить, а просто перевернул сундук и вывалил свитки на землю. Китайское трепетное отношение к любому бумажному лоскутку у меня отсутствовало.
— Если тебя так волнует бумага, то поискал бы лучше библиотеку Ивана Грозного, вот там были
