— Куда направляешься?
— Да с отрядом я, товариш, он только что проскакал, неужто ты его не встренул? Едем бить белую гидру.
— Какую еще гидру? Где здесь гидра?
— Да тутоточки, товариш, недалече. Засели, понимаш, с пушками и пулеметами и побили местных товаришей в хвост и в гриву. Людей, говорят, положили тьму!
— Понятно. А тебя, значит, несет?
— Не то слово, товариш, встать не могу!
— Ну и ладно, сиди здесь на месте, пока отряд не вернется. А лошадь я твою конфискую для нужд чеки.
— Ты что, товариш, такое говоришь! — закричал красноармеец Синицын и, как был, со спущенными штанами выскочил на дорогу. — Никак этого нельзя делать!
Был Синицын невелик ростом, к тому же еще приседал, пытаясь поддержать спущенные галифе, и белел голыми коленями. Когда увидел нацеленный в живот ствол своего же оружия, перестал бороться со штанами и медленно распрямился.
— Никак нельзя, товариш, — обреченно сказал он, — это не положено. Меня за такое к стенке…
— Скажешь своему товарищу Булавину, что коня забрали чекисты по приказу товарища Медведя. Говори, что напали впятером, показали мандат и скрутили.
— Какой мандат, когда я неграмотный, — неуверенно проговорил он.
— Это еще лучше, тебе его показали, а ты, что в нем написано, прочитать не смог
— А ружжо вернешь? Или сказать, что и его отобрали?
— Через полверсты оставлю на дороге, а то ты еще чего доброго в нас стрелять начнешь. Оправишься, придешь и заберешь.
— Не, чего мне в вас стрелять, мы тоже с понятием. А не обманешь? Точно оставишь, а то у нас в ескадроне с этим строго.
— Не обману. Положу у большого дерева справа от дороги.
— Ну, тогда я пошел! — воскликнул красный конник и вновь бросился в кусты.
Я отцепил от седла и положил на землю шашку и потрепал коня по загривку. Неслышно подошла Даша, слышавшая весь наш разговор. Я сделал ей знак, чтобы она молчала, и сел в седло. Потом протянул ей руку, подставил свою ногу как ступеньку и забросил сзади на круп коня. Лошадь недовольно переступила ногами под двойным грузом Я прижал ее коленями, и она пошла шагом. Я попытался взбодрить ее вожжами и пятками, но без особого успеха.
— Откуда ты знаешь, что впереди большое дерево? — спросила Ордынцева, когда мы отъехали, и нас больше не мог услышать красный конник Синицын.
— Мало ли здесь деревьев, как увижу большое, так и оставлю.
— Может, не стоит оставлять, нам самим пригодится.
— Парня жалко, за утерю оружия могут и расстрелять.
Теперь, когда мы обзавелись лошадью, жизнь показалась едва ли не праздником.
Коняга была так себе, но легко делала километров шесть-семь в час. Даша обняла меня за талию и прижалась к спине. Как и обещал, я через полверсты приглядел подходящее дерево, близко стоящее у дороги и прислонил к нему карабин.
— Скоро уже? — спросила Ордынцева. — Мне спать хочется.
— Подремли, только крепче держись, а то свалишься. Когда будем подъезжать, я тебя разбужу.
Наш Росинант, не убыстряя и не замедляя шаг, трусил по дороге, и меня самого начало клонить в сон. Чтобы не заснуть, я таращил глаза и вспоминал приятные моменты жизни. Последнее время их было до обидного мало.
— А где мы будем прятаться? — вдруг спросила Даша.
Я не успел ответить, впереди появился просвет в деревьях, и мы, наконец, выехали из леса. На открытой местности было значительно светлее. Вдалеке виднелись темные кучи, это были дома окраины Троицка. Время приближалось к полуночи, и там не светилось ни одно окно.
— Вот и Троицк, — сказал я и свернул с дороги на едва видную в темноте тропу.
— Мы куда едем? — спросила Даша.
— Вон к той роще у реки, — показал я направление рукой, — там наш заколдованный замок.
— Правда? А почему замок?
— Назови по-другому: острог, городище, хоромина. Его построили еще при Иване Грозном, там прятал награбленные богатства какой-то воевода. А потом в нем поселилась нечистая сила.
— Не нужно меня пугать, я не боюсь привидений, — не очень уверенно сказала революционерка.
— Я и не пугаю, однако, лучше бы нам с ними не встретиться. Впрочем, когда я был здесь последний раз, тут на часах стоял какой-то революционный оборванец, так что, может, и обойдется.
— Так ты серьезно, про нечистую силу? Может быть, тогда поедем в другое место? — заволновалась атеистка.
