— Понятия не имею.
Никаких конкретных представлений о порядке цен в это время у меня, естественно, не было.
— У нас много золотых монет и куча украшений, так что не пропадем, — пообещал я.
К концу нашего разговора в купе вернулся Суслов. Он явно потерял ко мне интерес и больше в разговоры не вступал. Я опять устроился поспать и проснулся только тогда, когда поезд подъехал к вокзалу.
— Куда мы теперь пойдем? — спросила Даша, когда мы вышли на Коланчевскую площадь.
— Давай сначала устроимся в гостинице, — предложил я.
— У нас же нет документов, — хмуро сказала она. — Знаешь, а здесь все осталось почти так же, как было до революции. Только народа стало больше.
Действительно, народа сновало по площади довольно много. Несмотря на то, что был пик НЭПа, одеты москвичи в своем подавляющем большинстве были более чем скромно. Так что я, в своей заношенной до невозможности шинели, почти не выделялся из общей массы.
— Тогда давай сразу пойдем к твоему отцу.
— А как я тебя ему представлю?
— Скажешь, что я твой товарищ или жених.
— Знаешь, Алеша, я почему-то боюсь с ним встречаться, — грустно сказала она. — Может быть, не стоит ворошить прошлое?
— Чего хайло раззявил, деревня! — заорал на меня лихач на лаковом фаэтоне с резиновыми шинами. — Понаедут, мать вашу, и под колеса бросаются!
Я подхватил Дашу под руку и сдернул с проезжей части, извозчик проехал мимо и еще долго грозил мне с облучка кулаком.
— Вот так, сначала попадешь под лошадь, а потом в историю, — нравоучительно сказал я.
— Ты что имеешь в виду? — не поняла Даша.
— Остапа Бендера. Когда он попал под лошадь, об этом написали в газете «Станок», а ее прочитала мадам Грицацуева, — популярно объяснил я.
— Я не понимаю твоих шуток, — рассердилась Даша. — Ты можешь посоветовать, что мне делать?
— Могу. Извозчик! — позвал я, и махнул для убедительности рукой. — Едем к твоему отцу.
«Ванька» было приостановил лошадь, но, увидев мою шинель, хотел проехать мимо.
— Стой, — опять крикнул я, и он нехотя остановился.
— Где живет отец, — спросил я, подсаживая Дашу в коляску.
— На Воздвиженке, — с трудом смогла ответить она.
— Не, меньше рубля не повезу! — заволновался «Ванька».
— Трогай! — велел я. — Не обижу!
Извозчик скептически на меня посмотрел, но послушался.
Я рассматривал улицы, по которым мы проезжали, но почти не видел знакомых домов. Город пребывал в сиротстве и запустении. Дома были серыми и облезшими.
— А как твой отец оказался в Москве, ты же говорила, что вы из Петербурга? — спросил я, когда она смогла адекватно реагировать на окружающее.
— У нас здесь своя квартира. Когда умерла мама, отец перевелся в Петербург. Так что я выросла на Васильевском острове.
— Большая у вас квартира? — спросил я, чтобы как-то занять ее разговором.
— Нет, не очень, обычная, — ответила она и опять замкнулась в себе.
До Воздвиженки мы добирались минут сорок. Уличных пробок не было, но лошадь никак не хотела скакать галопом, так что у меня было время успокоить Дашу.
— Здесь, — сказала она возле доходного пятиэтажного дома.
Я рассчитался с извозчиком, и мы вошли в подъезд, видимо, когда-то нарядный и чистый, теперь… Короче говоря, мы вошли в обычный московский подъезд,
— Второй этаж, — сказала Даша и я, взяв ее под руку, поволок вверх по лестнице.
— Куда ты так спешишь, — взмолилась она, хотя я и не думал торопиться.
На лестничную площадку второго этажа выходила всего одна дверь, так что номера квартиры можно было не спрашивать.
Я позвонил. Прошло около минуты, внутри было тихо. Позвонил еще раз. Опять никакой реакции. Ордынцева, совсем заиндевев, стояла, не отрывая взгляда от двери. Пришлось звонить снова. Теперь я долго продержал палец на кнопке звонка, на случай, если старик плохо слышит.
Неожиданно дверь широко распахнулась, и из нее выскочила женщина с перекошенным злобой лицом:
— Ты чего это здесь фулюганишь, пащенок! — закричала она пронзительным и, я бы даже сказал, больше, удивительно противным голосом. — Тебе чего делать нечего, как в двери трезвонить, черт ты
