— От челядинок, они их в бане парили. Он хитрый, этот Карочей, ты ему не верь.
Положим, о вероломстве Карочея Горазд и без этой пигалицы догадывался, но его удивило то, что Злате интересы мужа оказались нечужды. А ведь не было между ними любви. Горазд даже подозревал ее в склонности к Осташу, но в этом, похоже, ошибся.
— Из Рогволда плохой князь, — зашептала неугомонная Злата, — и если он каверзы строит против Великого князя, то тебе следует предупредить Всеволода. Великий князь учинит спрос Рогволду, а тебя посадит в Берестень.
Горазд посмотрел на жену с удивлением: ты посмотри, сколько коварства в этой молодой женщине! Хотя Злату понять можно — не хочется ей уезжать из шумного города, а остаться в Берестене она может только с мужем, которого еще нужно утвердить на княжеском столе.
— Бреха пошли к Всеволоду, — продолжала Злата. — Брех мечник верный, к тому же он мой родович и не любит Рогволда. Из моих дальних и ближних родовичей многие не любят Рогволда. Но семье и роду нужен сильный муж во главе, чтобы удержать Берестень. А ты, ган, муж сильный.
Ган знал о нелюбви берестян к Рогволду, но нелюбовь — это одно, а прямая измена — совсем другое. Впрочем, если Рогволд сгинет, то Будимиру Берестень не удержать, затопчут несмышленыша охочие до чужого добра люди.
— И прежде так бывало, что муж переходил в семью жены и получал права на владение от ее отца, — продолжала Злата, — но надо, чтобы эти права признали за тобой Великий князь и кудесник Сновид, а берестяне дадут свое согласие на вече.
Горазд, разумеется, не поверил, что Злата сама до этого додумалась, скорее ее надоумили ближники покойного Твердислава, недовольные самоуправством Рогволда, но тем ценнее высказанное предложение. Обычай перехода мужа в род и семью жены известен с древности, и правде славянских богов он не противоречит. Вот только согласятся ли Великий князь и кудесник признать за Гораздом право на город Берестень?
— А ты стань боготуром, — посоветовала Злата. — Чем это хазарский ган, предки которого издревле кланялись славянским богам, хуже смерда Осташа? И разумом ты выше, и славою щуров.
Горазда в жар бросило от советов жены. И действительно, если простолюдину можно, то почему гану нельзя? Божьим ближникам большая будет выгода, коли хазарский ган станет боготуром. Кудесник Сновид этого не может не понимать. Ведь и Осташа они возвысили только для того, чтобы привлечь смердов на свою сторону. А ган-боготур будет повесомее смерда-боготура.
Вот как все повернулось в один миг. А ведь Горазд чуть глупость не совершил, поддавшись на пустые посулы скифа. Признают ли радимичи каганом Митуса — это еще вилами по воде писано, но то, что они не признают Великим князем Сухорукого — об этом можно говорить с уверенностью. Старейшины родов, может, и склонились бы перед Бориславом, но ведуны не смирятся, а значит, не смирится и почитающий богов народ. Вся надежда Борислава Сухорукого на хазарские мечи, но никакой каган не удержит Русь силой — ни Битюс, ни Митус. Зря только будут лить кровь в большой распре. Страшно было делать выбор Горазду. В нынешней ситуации безоговорочно встать на сторону Всеволода — это тоже риск, и риск немалый. Но тем больше ему будет чести в случае, если замыслы врагов Великого князя потерпят крах. Иной же исход мятежа сулил гану большие неприятности.
Глава 18
ЧУЖИЕ ЛЮДИ
В заброшенном жилище вернувшиеся из странствий Доброга с Малогой застали только Осташа, который сиротой сидел подле очага и смотрел на огонь грустными глазами.
— А где Искар с Ляной? — спросил удивленный Доброга.
— Ляну в Берестене нашла стражница с приказом кудесницы Всемилы немедленно вернуться в обитель, а Искар встретил человека, который обещал ему указать убийцу отца Лихаря Урса. Разругались они с ведуньей по этому поводу. Искар вскочил на коня и уехал из Берестеня чернее тучи. Мне же он сказал, что если встретит Бахрама, то либо сам его убьет, либо нам весть подаст.
— На месте Искара я бы не стал бросаться на человека по чужой указке, — покачал головой Доброга.
— Ляна говорила ему о том же, но Искар слишком упрям, чтобы слушать разумные советы.
— Ган Горазд устроил на тебя засаду, — усмехнулся Доброга. — Еле ушли мы с Малогой от его псов. Брех, зараза, меня опознал.
— Я с этого гана шкуру спущу, — зло бросил Осташ, вставая на ноги.
— Для этого до него еще добраться надо, — охладил его пыл Доброга. — Мы с Малогой насчитали по окрестным селам и усадьбам до полутора тысяч хазар и шалопуг, среди которых немалое число урсов. Большая распря начинается на нашей земле, и чем все закончится, никто не скажет. По моим прикидкам, без Борислава Сухорукого здесь не обошлось, а хазары в основном из Митусовой дружины.
— Боготура Торусу нужно предупредить, — спокойно сказал Малога, — и кудесницу Всемилу.
— Правильно, — согласился Доброга и, повернувшись к Осташу, добавил: — А ты что стоишь столбом, боготур? Собирай дружину, время пришло.
— Где я тебе возьму дружину? — раздраженно отмахнулся Осташ.
— Вот тебе раз, — возмутился Доброга, — а мы с Малогой чем тебе не мечники? По окрестным выселкам кинем клич: боготур Осташ Молчун созывает родовичей и печальников славянских богов, чтобы постоять за радимичскую землю и за правду, от дедов идущую. Не журись, братичад, мы с тобой. А сейчас самое время вернуться на выселки.
Выселковые старшины выслушали Доброгу в настороженном молчании. Дело было слишком серьезным и опасным, чтобы вот так, с бухты-барахты, кидаться в драку. Сельцо-то оказалось со всех сторон окруженным хазарскими заставами. Но ни из стольного града, ни из Берестеня зова пока что не было. Не станешь же воевать одним выселковым ополчением сразу и против хазар, и против шалопуг неведомого Хабала.
— Скот надо прятать, — сказал осторожный Брыль. — Всю животину вырежут начисто.
— Скот, это само собой, — согласился Кисляй, — но тут ведь об ином речь — ввязываться нам в драку или нет? Неизвестно еще, с чем пришли хазары, может, их князь Всеволод позвал для защиты от печенегов.
— Если Великий князь их звал, то почему они прячутся? — возразил Жирох. — А шалопуги, по-твоему, тоже ратиться с печенегами пришли?
— Мятеж готовят ган Митус и Борислав Сухорукий, — твердо сказал кузнец Серок. — Думать по-иному — значит, себя обманывать. Первый удар они нанесут по Берестеню и городцу боготура Торусы, для этого и копят силы в окрестных лесах.
— Почему же тогда молчит князь Рогволд, разве мало у него глаз в округе? — возразил Брыль. — Хазарские ганы и вовсе разместились в его усадьбе. Разве могли они разместиться там без его ведома?
На эти вопросы Брыля даже Доброга не нашелся, что ответить: то ли Рогволд уехал из Берестеня, то л и он переметнулся на сторону заговорщиков.
— К Торусе пойду я, — сказал Данбор, — надо предупредить боготура. А Осташ пусть ведет ратников в Берестень. Если Рогволд там, то они встанут под его руку, а если князь уехал, то Осташу надо прямо к городскому вечу обратиться и призвать людей к отпору изменникам. Ввязываться же с малым числом ратников в драку — значит, попусту их губить.
После слов Данбора старшины еще немного поспорили, но все-таки сошлись на том, что ратников боготуру Осташу надо дать. Но дать с условием, чтобы не вздумал их бросать на хазарские мечи без княжеского слова. Всего сельцо выделило Осташу двенадцать человек. Дружина была не ахти какая, но все же дюжина ратников лучше, чем ничего.
Собирались дружинники у жилища Молчунов. Данбор, уже готовый к дальней дороге, давал последние наставления Лытарю, который оставался за старшего в семье, может, на время, а может, и навсегда. Лытарь вздыхал и кивал головой. На лице его была растерянность. Привык Лытарь жить за широкой Данборовой спиной, а тут, шутка сказать, сразу четверо мужей из Данборова жилища седлают коней. А вернутся ли они назад — не знает никто. Лытарю в этом случае солоно придется: на его руках останутся два десятка малых ребят да женки.
— Справишься, — твердо сказал Данбор. — Я вдвое моложе тебя был, когда остался старшим в семье,
