ответ на поставленный в лоб вопрос только руками развел и сослался на Садко, который стоял на страже.
— Не спал я, — обиделся Садко. — Глаз со стана не спускал.
— А вас случайно в Макошином городце медами не угощали?
— Не только угощали, но и на дорогу дали, — расплылся в улыбке Осташ. — Целую корчажку.
— Корчажку до городца вы, конечно, не довезли?
— Так как ее довезешь? — удивился Осташ. — Пылища кругом. Приложились по дороге.
— Не спал я, — упрямо повторял свое Садко, но Торуса после Осташевых откровений ему не поверил.
Садко уже и сам в себе начал сомневаться. Осташ ведь сказал правду, как ни крути. Выпили они весь мед из той корчажки, а остатки Садко допивал, когда стоял на страже.
— Да сколько того меду было! — запротестовал Клыч. — Не мог он нас из памяти выбить.
— Так, может, брага была непростой, — задумчиво протянул Осташ, — подсыпали в нее сон-травы ведуньи.
— Несешь невесть что, — махнул на него рукой расстроенный Торуса.
— Он пропавшую ведунью обзывал нечистой и скалил зубы по поводу ее пропажи, — не выдержал Садко. — Как хочешь, боготур, но я ему не верю. А сон-траву он сам мог в брагу подмешать и нам с Клычем подсунуть. Корчага была приторочена к его седлу.
— Вот человек! — возмутился Осташ. — Только бы свою вину замазать! То он глаз, видишь ли, не сомкнул, то теперь, выходит, спал без просыпу от подмешанной в брагу сон-травы. Ты лучше скажи, почему не разбудил меня на подмену, как тебе велел Клыч? Если б я был на страже, то ведунья не пропала бы. А ты как присел под дубок, так и проспал до самого утра. Тут не только ведунью, а и всех нас могли повязать и уволочь.
У Садко от обиды даже задрожали губы. Вот ведь гад вилявый! Ни одного слова правды не сказал, а концы с концами у него сошлись. И как ни оправдывайся теперь, все равно останешься в подозрении. Ну, дайте срок, выведет Садко этого хитрована на чистую воду. Теперь-то он точно знает, что ведунью украли с помощью Осташа.
Хмурый Торуса объяснений больше слушать не стал и махнул рукой, отпуская мечников. Довольный Осташ покидал гридню насвистывая. А Садко от этого свиста разъярился еще больше. Яснее ясного ему было, что у боготура Торусы доверия к нему больше не будет. Садко еще не избавился от чувства вины за смерть князя Твердислава, которая свершилась не в последнюю очередь из-за его промаха, а тут ведунью из-под носа увели. Какое тут может быть доверие к мечнику-растяпе?
— Как хочешь, Клыч, а без Осташа здесь не обошлось, — сказал Садко. — Я этого вилявого отрока на чистую воду выведу. Иначе вина за пропавшую ведунью будет висеть на мне.
— Как ты его выведешь, он же как налим выскальзывает из пальцев?
— В этом деле не обошлось без участия шатуненка, и Осташ, помяни мое слово, скоро отправится на встречу с братаном. Неспроста они ведунью украли, она им зачем-то понадобилась. Сдается мне, что они нацелились на Листянины схроны.
— А ты откуда про Листянины схроны знаешь?
— На постоялом дворе в Берестене о них было много разговоров.
— Ладно, — согласился Клыч, — покрутись вокруг городца, может, выйдешь на след шатуненка.
Озаботившись припасом на пару-тройку дней, Садко выехал со двора. День уже клонился к вечеру, но мечника это обстоятельство не слишком заботило. Ночь была ему только на руку. Вдруг потерявший осторожность шатуненок вздумает развести костер. Как-никак у него девушка на руках. Путь свой Садко держал вдоль реки, по знакомой тропинке, зорко при этом поглядывая по сторонам. Направлялся он к холму, с которого на все четыре стороны был прекрасный обзор. Оттуда и Торусов городец хорошо просматривался. Ночью Осташа не выпустят из городца, а с рассветом путь отрока будет у Садко как на ладони.
К удивлению Садко, над холмом вился дымок. Если это шатуненок, то надо признать, что сын оборотня ведет себя с вызывающей наглостью. Дым с холма виден всей округе. Боготур Торуса собирался здесь поставить сторожевую вышку, да пока руки не дошли.
Оставив коня у подножия, Садко, осторожно ступая, двинулся по откосу холма. Несколько раз под его ногой предательски хрустели ветки, но, к счастью, все обошлось. От костра слышались громкие, уверенные голоса, а на крадущегося человека никто не обращал внимания. Голоса были мужскими, и принадлежали они, скорее всего, шалопугам. Тем не менее Садко все-таки подобрался к костру почти вплотную и осторожно выглянул из-за толстого ствола. Возле огня сидели давние его знакомцы Глузд и Брех, с которыми мечнику не раз доводилось пить из одной братины. Обида на бывших товарищей еще сидела в его сердце занозой, но это была не та обида, за которую льют кровь. Непонятно было Садко только одно — каким ветром занесло Глузда и Бреха в эти глухие края, да еще в компании двух неизвестных в бараньих шапках. Таиться далее не имело смысла, а потому Садко смело шагнул к костру:
— Принимайте гостя.
«Хозяева» мгновенно вскочили на ноги и схватились за рукояти мечей. Свет костра выхватил из темноты настороженные злые лица.
— Садко, — облегченно вздохнул Глузд.
— Он самый, — усмехнулся мечник. — Похлебкой угостите?
— А ты один? — спросил осторожный Брех.
— Один. Решил проверить, кто это среди ночи разложил костер на виду у Торусова городца.
— Мы худого твоему боготуру не желаем, — хмуро сказал Глузд, усаживаясь рядом с гостем, — так что и прятаться нам незачем.
— А разве вы не гану Горазду служите?
— Отслужили уже. — Брех плюнул в костер. — Берестень мы потеряли из-за предательства щенка Осташа. А осерчавший ган не стал разбираться, кто прав, кто виноват. Подстриг всех под одну гребенку.
— Осташ уже в боготуры нацелился, — поведал Садко. — Погодите, он вас еще в свою дружину будет звать.
— Кол в глотку тому щенку, а не боготурство, — со злобой выдохнул Брех.
— Решать будут волхвы, а не мечники, — сказал смурной хазар, сидевший ошуюю Глузда. — Плохо, когда заведенный щурами ряд рушится в угоду пустой блажи. Нельзя ставить смердов выше хазар и мечников.
— Так ведь каган Битюс стал первым рушить тот ряд, — напомнил Садко. — И чужого бога позвал себе на подмогу.
— Я кагана не одобряю, — сказал смурной хазар, которого звали Гудяем, — и чужому богу не кланяюсь. Жертвую только славянским богам: Даджбогу — на процветание семьи и рода, Перуну — на воинскую удачу, Велесу — на скотий приплод, Стрибогу — на легкую дорогу. Зачем простому хазару пришлый бог?
— А зачем вы на боготура ополчились, коли почитаете Велеса-бога?
— Торуса не бог, — усмехнулся второй хазар, — а всего лишь Велесов ближник. А ведуны тоже вовсю щиплют хазарских ганов. Боготур Рогволд грабил купцов, Торуса тоже оседлал реку неспроста, того и гляди начнет щипать торговых людей.
— Больно много вы, хазары, берете дани, — заупрямился Садко. — Вас не прокормишь.
— Где же много! — возмутился Гудяй. —Я с малых лет в седле, и Хвет тоже. Во многих сечах побывали, прикрывая рубежи. Не будет хазар — степняки хлынут на славянские города. Золото вы свое считаете хорошо, а хазарской крови вам не жаль.
— Можно подумать, что я мало ратился в своей жизни, — нахмурился Садко. — И со степняками бился, и с нурманами, и с поморами, и с иными племенами. А ваш каган отдал славянские грады ростовщикам на разграбление. Где это видано, чтобы, дав гривну, требовать три.
— Порядка нет, — кивнул головой Хвет. — Ныне родовая старшина гребет все под себя. Ганы службы от простых хазар требуют, а ущерб семье за потерянную жизнь возмещать отказываются. Потому и уходят из рода люди, живут наособицу. Я вот тоже ушел от своего гана и пристал к Горазду, хотя он мне не родович. Но ведь и ты боготуру чужой?
— Моя семья давно уже откололась от рода, — вздохнул Садко. — Служим тому, кто больше
