чем одному. Может, всего снега своим теплом они не растопят, но друг друга согреют, а это уже немало в морозном зимнем лесу.
В Торусовом городце явившихся нежданно гостей приняли не то чтобы враждебно, но с настороженностью. Сам хозяин был в отъезде, а хозяйка лишь днями разрешилась от бремени сразу двумя детьми, мальчиком и девочкой. Ревун, оставшийся в городце за старшего, ворота перед Макошиной ведуньей открыл, но на Шатуненка косился с опаской — как бы не сглазил новорожденных звериным зраком.
Искара дальше первого яруса не пустили, а Ляна поднялась наверх, к хозяйке, дабы посмотреть на младенцев, зачатых на Макошином ложе. То, что родилась двойня, было, конечно, особым знаком расположения богини Макоши к ведунье Дарице и Велесову боготуру Торусе. Так толковала рождение сына и дочери их мать, и Ляна с ней охотно согласилась. Тем более что дети родились здоровыми и без малейшего изъяна. Вокруг ложа Дарицы суетились мамки и няньки, хотя особой нужды в них не было. Милостью богини, рожала Дарица легко и сейчас, по прошествии двух суток, чувствовала себя совершенно здоровой. Однако распоряжавшаяся всем в горнице Горелуха вставать ей с постели отсоветовала. Не тот Искар гость, чтобы его привечала сама хозяйка. Ляна поддержала Горелуху, сославшись на то, что дни стоят трудные и нечисть бесчинствует вовсю.
Горелуха сошла вниз вместе с Ляной, чтобы поздороваться с гостем и ответить на его вопросы. А вопросы у Искара к старухе были, и он не замедлил их задать.
— Ты знаешь, чей я сын и внук?
Старуха ответила не сразу, а посмотрела сначала на Ляну, которая сидела на лавке чуть в стороне. То ли Горелуха боялась ведуньи, то ли спрашивала у нее разрешения.
— Отцом твоим был мой сын Лихарь, а дедом — Листяна Урс, прозванный Колдуном.
— А почему его так прозвали?
— Предки Листяны были волхвами Лесного бога. Всегда считалось, что волхвы эти — оборотни. Да они и сами поддерживали людей в этом заблуждении. Когда радимичи воевали с нашим племенем, то в первую голову они убивали волхвов-шатунов, чтобы без их догляда племя урсов утратило связь с Лесным богом и распалось. После смерти Листяны и сына моего Лихаря у урсов остался только один волхв — Ичал Шатун. По его слову многие мои соплеменники живут и по сию пору.
— Горестную весть принес я тебе, старая, — сочувственно вздохнул Искар. — Нет больше на свете Ичала Шатуна, пал он от предательской руки и умер на наших с Ляной руках. Свидетелями тому были урсские ганы.
Горелуху потрясла смерть близкого человека. Лицо ее побледнело, а губы затряслись от сдерживаемого рыдания. Однако старуха справилась с собой, и переполнявшая ее сердце боль не прорвалась наружу слезами и криком. Не первая это была потеря в жизни Горелухи, и свои горести она научилась нести с достоинством.
— Ичал перед смертью снял со своей груди тайный знак Лесного бога и повесил его на шею Ляны, — продолжал рассказ Искар. — Почему он это сделал, я не знаю. Пророчество его было темным. Кряжан слова Шатуна в свою сторону истолковал, но, сдается мне, толкование гана было ложным. Ичал сказал, что потомки щуров и пращуров, кровь которых сольется в рожденном Ляной от меня ребенке, не должны поднимать мечи друг на друга.
— А что же тут темного? — удивилась старуха. — Если в вашем с Ляной ребенке смешается кровь полян, новгородцев, радимичей и урсов, то, значит, они не должны устраивать меж собой усобиц.
— Кряжан толковал слова Ичала по-иному, — нахмурился Искар.
— Предки Кряжана никогда не ходили в волхвах Лесного бога, — сверкнула глазами Горелуха, — и не ему толковать слова Ичала Шатуна.
Искар снял с груди золотой знак и протянул старухе:
— Можешь мне сказать, что эта пластина означает и кому она принадлежала прежде?
Видимо, Горелухе эта пластина была знакома, во всяком случае, рука ее дрожала, когда она рассматривала замысловатую вязь на ней.
— Откуда она у тебя?
— Я нашел ее в тех самых схронах, к которым ты нас вывела. Я отдал пластину Ичалу Шатуну, но он мне ее вернул и собственной рукой повесил на шею.
— Этот знак принадлежал Листяне Шатуну, — сказала дрогнувшим голосом Горелуха. — Очень многие люди пытались им завладеть, но в руки он дался только тебе… И если Ичал его тебе вернул, значит, все свершилось по воле бога. Твое слово, Искар, отныне будет отзвуком слова высшего. Вам с Ляной теперь предстоит найти дорогу, по которой пойдут урсы.
В голосе старухи была такая убежденность, что Искар даже слегка пригнулся под тяжестью, которую она взвалила на его плечи. Он в себе еще не успел разобраться, а от него уже требуют указать дорогу целому племени.
— Я ведь только человек и могу ошибиться, — покачал головой Искар. — А потом, кто мне скажет, что будет с душой моей матери, если ее сын станет Шатуном?
— Милица из рода Молчунов по доброй воле пошла за моим сыном, — твердо сказала старуха. — И богиня Макошь одобрила их союз.
— А у нас в сельце говорят по-иному.
— Люди часто заблуждаются, когда судят и прошлое, и настоящее, а то и по злобе или из выгоды пытаются его переиначить, — вздохнула Горелуха. — Но воля богов превыше людских наветов, и воля эта ясно выражена тем, что вы с Ляной сидите сейчас передо мной рука об руку и в сердцах ваших имена богини Макоши и Лесного бога. А Милица из рода Молчунов нашла дорогу в Страну Света, Искар, и дорога эта была прямой. Но если в твоем сердце сомнение, то взойди на Макошино ложе вместе с Ляной, и милость богини к вам будет подтверждением моих слов.
Горелуха не была ведуньей, и уверенность ее стоила немного. А Искару предстояло решить непростую задачу: мстить ли ему за смерть отца своего Лихаря или счесть его смерть карой богов за убийство Веско Молчуна и смерть Милицы. Многие люди тянули и толкали его в разные стороны, понуждая к действиям, выгодным для себя. Но эта их личная выгода могла обернуться разором и смертью для многих людей. А красно говорить умели все — и Драгутин, и Хабал, и ган Багун, и Рада, и даже Горелуха. Вот только была ли божья правда в их красивых словах и как много было той правды?
Глава 8
ПОДОЗРЕНИЕ
Боготур Торуса уехал домой, не дождавшись окончания Даджбоговых празднеств. Честь он князю Всеволоду оказал, долг боготурский выполнил, пора было вспомнить о долге мужа, ибо оставил он дома беременную жену, которая вот-вот должна была родить. А тут еще и сомнения замучили боготура. Если верить Садко, то кудесница Всемила, так и не открывшись ни Сновиду, ни Солоху, ни князю Всеволоду, все эти дни провела в купеческом доме, где остановился боярин Драгутин. Не открыла Всемила лица даже перед спасителями, которые, рискуя жизнью, отбили ее у наемных убийц. Мечника Садко прибежавший к шапочному разбору Божибор щедро наградил, но повелел молчать о случившемся. А второго защитника Всемилы опознать не удалось, хотя Садко утверждал, что это, скорее всего, был Шатуненок.
— Разве ж обычный человек способен броситься на четверых вооруженных мечами и облаченных в бронь убийц с одним ножом в руке, — покачал головой мечник. — И ведь одолели мы их, вот что удивительно. Ну и кто он после этого, как не оборотень?
Положим, Торусе не было дела до того, чем занимались в купеческом доме боярин и кудесница. Но в последнее время у него появились серьезные подозрения в отношении человека, называющего себя Драгутином. Первой каплей яда, упавшей на сердце боготура, был Шатуненок, который своим сходством с боярином навел Торусу на мысль о связях даджана с медвежьим капищем. Потом побывавший в капище Клыч принес боготуру солярный знак из тех, что дают только самым ближним к Даджбогу ведунам. Такими вещами не разбрасываются. Правда, Торуса поначалу решил, что Драгутин всего лишь ступил в след истинного Шатуна с целью проникнуть в замыслы врагов, и это его предположение вроде бы подтвердилось тайным браком боярина и Макоши. Если Драгутин и провинился перед славянскими богами, то с этого ложа он поднялся чистым. Но вот объявился в радимичских землях ган Карочей с утверждением, что существует некий оборотень по имени Лихарь, и это именно он приходится отцом Шатуненку. Кроме того, Торусе
