ходу, он не ответил. Его рот сжался в прямую твердую линию, брови насупились.
Вот, значит, как, подумал он. Вот, значит, как все обернулось.
Он был зол, и злость была и на лице, и в походке. Он уселся на один из бомбодержателей и закурил.
Сухой док, подумал он. Сухой док, пока они будут вытаскивать эти чертовы внутренности из корабля. Отлично, просто отлично.
Он снова вспомнил об именах, которые прочитал на доске объявлений. Эта мысль взбесила его, и он с яростью отшвырнул докуренную сигарету. Он сидел около антенны, но не думал о человеке, которого недавно сбросил за борт. Он думал только о своем гневе и офицерах, снующих между рядовыми. От этих мыслей он становился еще злее.
Он сдвинул берет на затылок, резко поднялся и направился на шканцы. Он им покажет. Так поступить с человеком. Он им всем покажет. Тем более прошло уже много времени. Прошло уже много времени, и даже у Мастерса дел будет по горло со всем этим переоборудованием. Его не заподозрят. А имена на доске объявлений — это все, что ему было нужно для того, чтобы приступить к действиям.
Он прошел по проходу в середине корабля, как раз к изолятору.
Дверь в изолятор была открыта, и он увидел Коннели, одного из помощников старшего врача, читающего комикс.
— Принимаешь? — спросил он.
Коннели взглянул на него.
Это был совсем молодой парень с густой россыпью ярко-рыжих веснушек на носу и щеках. У него были светлые зеленые глаза. Он широко открыл их от удивления и сказал:
— Господи, опять ты!
— Я себя нехорошо чувствую.
— Ты себя никогда хорошо не чувствуешь, — сказал Коннели. — Ты проводишь в госпитале больше времени, чем врачи.
— Если бы вы, коновалы, с самого начала правильно лечили, — проскрипел он недовольно, — я бы так часто к вам не ходил.
— Ладно, что у тебя на этот раз? — Коннели встал и сунул комикс на одну из полок. — Триппер или что?
— Не остри, Коннели. Мне кажется, у меня поднялась температура.
— Сейчас проверим, — устало произнес Коннели. Он достал термометр из стакана со спиртом и насухо протер кончик ватой.
— Ты видел списки, которые они вывесили?
— Какие списки?
— Отпуска и звания. Оба. Может, тебе что перепало?
— Ты не шутишь? Не обманываешь?
— Какие могут быть шутки? Пойди взгляни.
— Сейчас. На возьми, засунь в рот. Три минуты. Я к этому времени вернусь. Отпуска и звания. Господи! — Коннели протянул термометр и выбежал из каюты.
Он дождался, пока Коннели скроется из виду, и зажал термометр в ладони, наблюдая за тем, как поднимается серебряный столбик ртути. Он вынул из кармана рубашки спичечный коробок, зажег одну спичку и подержал ее под кончиком термометра. Дал ртути подняться до 103 градусов и задул спичку. К тому времени, как Коннели вернется, она, вероятно, немного опустится. Может, надо было догнать до 104? Нет, к черту! При 104 человек, наверное, умирает.
Он подождал, пока термометр немного остынет, и засунул его обратно в рот. Через тридцать секунд Коннели ворвался в каюту.
— Боже, приятель, — воскликнул он с восторгом. — Мне дали второй класс! И отпуск через две недели! Вот это да, братец!
Он кивнул Коннели, и помощник врача, казалось, внезапно вспомнил о термометре. Он подошел, взял тонкую стеклянную трубочку большим и указательным пальцами и внимательно посмотрел.
— Господи, — сказал он.
— Что там?
— 102,8.[2] Ты, видать, действительно болен.
— А ты думал, я симулирую?
— Нет. Мы отправим тебя в госпиталь. Это, наверное, лихорадка или еще какая-нибудь зараза.
— Опять госпиталь, — застонал он. — Господи, человек не может…
— Второй класс! — повторял Коннели, все еще не в силах поверить. — И отпуск через две недели! — Он замолчал и обернулся: — Эй, а у тебя-то как?
— Все нормально. Послушай, если мы едем в госпиталь, то давай отправляться. Мне чертовски хреново.
— Конечно конечно. Я переговорю с шефом. Ты ведь идти можешь? Носилок или 'скорой' не надо?
— Иди, разговаривай с шефом.
…Вечером по пути на среднюю палубу, спеша на свидание с Джейн Дворак, Мастерс проходил мимо списков, вывешенных на доске объявлений. Он подошел поближе, чтобы посмотреть повнимательнее. Пробежал глазами первый список, затем второй.
Джоунс был переведен в операторы второго класса. Он кивнул, вспоминая, что одобрял это уже давно. Поискал в этом списке имя Дэниелса. Его там не было. Писарь по службе не продвинулся. В графике отпусков значилось, что Дэниелс уходит в отпуск через три недели. Имени Джоунса в графике не было вовсе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В эту ночь была луна. Она протягивала длинные желтые пальцы неровного света к воде залива. Они стояли у поручней катера, глядя на блестящую поверхность, прислушиваясь к мягкому плеску волн о борта, к глухому перестуку старомодных гребных колес.
— Вот что называется выходным за работой, — сказал Мастерс.
— Все равно замечательно, — ответила Джейн. — Лучше, чем старый душный кинотеатр.
— Несравнимо, — согласился Мастерс. — Тебе идет лунный свет.
— Это из песни, она так и называется.
— А разве не из самых популярных песен берутся клише для выражения искренних чувств?
— Как ты очутилась в ВМС, Джейн?
— Я думала, сегодня вечером мы не будем их обсуждать.
— Как ты очутилась в том, о чем нельзя говорить?
— Ты говоришь, как Хэмингуэй.
— Спасибо. Ну так как?
— Мне нравится работа медсестры. А на флоте нужны были сестры. Так я здесь и оказалась.
— В Норфолке, — Мастерс грустно покачал головой. — Им следовало послать тебя в какой-нибудь город получше.
— Норфолк не так уж и плох.
— Но и не хорош. Это большая разница. — Он помолчал. — Конечно, я рад, что они отправили тебя в Норфолк.
— Рад?
— Я бы не встретил тебя, если бы тебя сюда не назначили. — Он заметил ее смущение и добавил: — Извини, я все время забываю, что ты краснеешь от комплиментов.
— Нет, дело не в этом.
